Осуществление «окончательного решения» имело свои стадии. Сначала (до войны) проводился учет и то, что в Ваннзее назвали «вытеснением» евреев. Когда была захвачена Польша, то уже можно было приступать к более решительным мерам. В польских городах создавались гетто.
Немецкая карательная машина к этому периоду уже располагала разветвленной сетью концлагерей, создание которых относится к довоенному времени. Тогда они предназначались для расправ с политическими противниками нацизма и по своим «мощностям» не годились для уничтожения многомиллионного еврейского населения. Поэтому в 1940 году началось интенсивное строительство новых лагерей, преимущественно вне границ Германии, а еще точнее — на бывшей польской территории.
В результате сложилась система карательных учреждений (на территории Польши — всего 5887), составными частями которой явились:
— концентрационные лагеря (136)
— транзитные (пересыльные) лагеря (около 130)
— трудовые лагеря (в генерал-губернаторстве более 1700, на «включенных» землях — 2197)
— лагеря для военнопленных (в том числе 24 — для советских)
— трудовые лагеря для еврейского населения (около 440)
— гетто (около 400).
Все они в различной степени использовались для осуществления «окончательного решения». Однако были сооружены (или переоборудованы) лагеря, специальной целью которых было уничтожение евреев. Такими лагерями были (в скобках — немецкое название):
— Рогознице (Гросс-Розен)
— Освенцим (Аушвиц)
— Бржезинка (Биркенау)
— Майданек (Люблин)
— Белжец (Бельзец)
— Хелмно (Кульмхоф)
— Собибор (Собибор)
— Треблинка (Треблинка)
— Шухтов (Штуттхоф)
Чтобы представить себе масштаб проводившегося уничтожения, приведем некоторые данные. Первым из специальных лагерей уничтожения был Хелмно (немецк. Кульмхоф) близ Лодзи, где с декабря 1941 года производилось уничтожение узников Лодзинского гетто. Через год в районе Люблина появился лагерь Бельзец, а весной 1942 года — Собибор (также недалеко от Люблина). Одновременно был построен лагерь Треблинка близ Варшавы, где нашли себе смерть узники Варшавского гетто (с июля 1942 года). Эти три лагеря использовали предложенные Борманом и Браком газовые камеры, куда впускался выхлопной газ из дизельных моторов. Вслед за этим близ того же Люблина начал действовать лагерь уничтожения Майданек, который ранее использовался для советских военнопленных. Наконец, вступил в действие комплекс лагерей, носивший общее название Аушвиц (Освенцим) близ Кракова. Первый лагерь (Аушвиц-I) также сначала использовался для размещения и уничтожения поляков, затем — для евреев. В ходе расширения комплекса близ деревни Бжезинка (Биркенау) был создан лагерь Аушвиц-Н, оборудованный газовыми камерами и крематориями. Он начал действовать зимой 1941–1942 года. Затем создали лагерь Аушвиц-III, который обслуживал заводы в местечке Моновиц. С 1943 года потребность в бесплатных рабочих руках заставила СС оставлять в живых все большую часть обреченных, которые еще могли работать. Практически главным лагерем уничтожения стал Аушвиц-И.
Географически восточнее всех — т. е. достижимее для советских войск были Собибор, Треблинка, Майданек и Бельзец. Однако некоторые из них были закрыты по иной причине, а именно из-за восстаний, которые в Собиборе и Треблинке были подняты узниками. Победы советских войск и их приближение к западным границам СССР вдохновляли узников лагерей на активные действия. В Треблинке восстание состоялось 2 августа 1943 года, а 14 октября 1943 года под руководством советского офицера Александра Печерского в Собиборе было проведено успешное восстание; часть восставших ушла в соседние леса. Вслед за этим оба лагеря были закрыты. Но другие лагеря уничтожения продолжали действовать, эшелоны регулярно шли к рампам прилагерных железнодорожных станций.
Первым «лагерем уничтожения», который удалось освободить Красной Армии, был Майданек близ Люблина. Еще когда в апреле — мае 1944 года в Ставке Верхового Главнокомандования обсуждались будущие операции, то наступление планировалось далеко в глубину немецкой обороны. Как свидетельствует Маршал Советского Союза A.M. Василевский, хотя к июню немецкие войска еще хозяйничали в Белоруссии, запланированная на лето советская наступательная операция под кодовым наименованием «Багратион» предусматривала не только взлом линии обороны, но выход в оперативную глубину обороны группы «Центр». В частности, на своем южном фланге 1-й Белорусский фронт должен был через Пинск и Брест наступать на Седлец и Люблин.
Неожиданность появления советских войск под Люблином была тем больше, что Восточную Польшу отделяли от дивизий маршала Рокоссовского знаменитые Полесские болота, трудно проходимые для войск. Но эта преграда была умело обойдена: к Люблину части армий фронта — 36 стрелковых дивизий, 4 танковых корпуса — вышли не с востока, а с юга. Здесь их и не ждали. 6 июля был освобожден ключевой железнодорожный центр Ковель и две армии — 8-я гвардейская и 69-я (генералы Чуйков и Колпакчи) — двинулись на Люблин, форсировав здесь реку Западный Буг. Вместе с ними шли и части 1-й Польской Армии генерала Берлинга. 24 июля был взят Люблин. Когда же советские войска очутились на юго-восточной окраине Люблина, то примерно в двух километрах от городской черты они обнаружили другой город — город смерти.
Это была первая встреча Красной Армии с тем, что именовалось лагерем уничтожения. «Когда вы идете по Хелмскому шоссе, — писал Константин Симонов, — справа, всего в каких-нибудь 300 метрах от шоссе, вырастают очертания целого города: сотни низких серых крыш, построенных в правильные ряды, разделенные проволокой. Это большой город, в котором могут жить десятки тысяч людей… Вы сворачиваете с шоссе и въезжаете через ворота за колючую проволоку. Ряды чистеньких бараков с аккуратными палисадничками, со сбитыми из березовых палок креслами и скамейками. Это бараки эсэсовской охраны и начальства.
Дальше идут камеры, где дезинфицировалось платье, снятое с заключенных. В потолке проделаны трубы, через которые забрасывалось дезинфицирующее вещество. Потом они замазывались, двери герметически запирались, и производилась дезинфекция. И это действительно так: стены бараков, сбитые из досок, и двери, не окованные железом, — все это построено слишком непрочно для того, чтобы здесь могло производиться что-нибудь другое, кроме дезинфекции платья.
Но вот мы открываем следующую дверь и попадаем во вторую дезинфекционную камеру, построенную уже по совершенно иному принципу. Это квадратное помещение, высотой немного больше двух метров и размером примерно 6x6 метров. Стены, потолок, пол — все состоит из сплошного серого бетона. Никаких полок для платья, которые мы видели в предыдущем помещении, нет и в помине. Всё голо и пусто. Единственная большая стальная дверь герметически закрывает вход в помещение. Она защелкивается снаружи внушительными стальными скобками. В стенах этого бетонного склепа три отверстия: два из них — идущие снаружи и выведенные внутрь трубы, третье отверстие — глазок. Это — маленькое квадратное окошечко, загороженное вделанной изнутри в бетон толстой и частой стальной решеткой. Толстое стекло вделано с наружной стороны стены так, чтобы через решетку нельзя было до него дотянуться.
Куда проделан глазок? Чтобы ответить на этот вопрос, откроем дверь и выйдем из камеры наружу. Рядом с ней пристроена вторая маленькая бетонная камера, в которую выходит глазок. Здесь проведен электрический свет и есть выключатель. Отсюда через глазок видна вся внутренность камеры. Здесь же на полу стоят несколько круглых, герметически закупоренных банок, на которых написано «Циклон» и дальше мелко — «для специального пользования в восточных областях». Содержимое этих банок и засыпали через трубы в ту соседнюю камеру, когда она наполнялась людьми.