Наступит день, когда посреди улицы он пойдет навстречу Бордену Чантри.
Потом его мысли вернулись к заданию, приведшему его в этот город. Он приехал, чтобы убить Чантри. Он получит пятьсот долларов, когда оно будет выполнено.
Все было устроено обычным порядком. В скале около одной из столовых гор — Меса-де-Майя — была дырка. Эта дырка служила ему вместо почтового отделения; место, о котором знали лишь немногие избранные. Через эту «почту» они связывались с Буном Сильвой. Однажды он приехал к этой дырке и нашел: имя, и город, и записку, означавшую пять сотен для него. Когда Чантри будет мертв.
Проще пареной репы. Сделав дело, он поедет к определенному салуну и заберет конверт.
Пять сотен — это немало. По тридцати долларов в месяц (за столько сейчас нанимали ковбоев) — получается почти два года работы.
Опять подумалось о Бордене Чантри. Он, говорят, вообще-то владелец ранчо, а маршалом работает временно. Вполне может быть правдой, но легко его не возьмешь. Сильва хотел бы, дабы потешить самолюбие, уложить его в открытом бою. Несмотря на это, звериная осторожность настаивала: «Это было бы глупо, и очень даже глупо». Когда его выпустят, он скажет: «Мир, маршал» — и уедет прочь. Опишет круг, поставит наготове резвого коня, пятью милями дальше — второго. И тогда одной пулей из своей винтовки срежет Чантри… и прежде, чем они сообразят, что случилось, будет за границами территории Колорадо.
Пятьсот долларов — много денег только в том случае, если ты жив и тратишь их.
Проснулось слабенькое любопытство. Кому это Чантри понадобился мертвым?
Обычно платили за любителя чужой говядины, которого никак не удавалось поймать на горячем, или за поселенца, расположившегося на чьем-нибудь водопое. Сильва предполагал, что здесь нечто непохожее.
Подъезжая к городу, он все кругом осмотрел, взвесил свои возможности, определил, по какой дороге легче всего удирать, выбрал лучшие точки, откуда можно сделать выстрел.
В заднее помещение забрел Ким Бака. Уселся верхом на стуле к решетке лицом.
— Старого енота загнали на дерево, матерого самца, — прокомментировал он ситуацию.
— Да? Не такой уж он страшный.
— Меня сцапал, — добавил Бака.
Сильва приподнялся на локте.
— Тогда что ты там снаружи делаешь?
Бака объяснил.
— Почему бы и нет, в конце концов? Тут снаружи лучше, чем там внутри, а Чантри — парень порядочный. Может, и придет пожелать мне счастливого пути, когда это кончится.
— Чего кончится?
— Тут целая цепочка убийств, умышленных, — рассказывал Ким, — одно за другим. И у кого-то нервишки сдают, а вдруг маршал к нему подбирается. Поэтому тебя и вызвали. Покончить с маршалом, пока он не вывалил на них целый ушат дерьма.
— Кто «они»?
— Я думал, ты знаешь.
— Ничего я не знаю. А и знал бы, тебе бы не сказал.
— Этот наш маршал. Я его не лучше тебя знаю, но все говорит за то, что он действует честно. Сам соображаешь: он может очистить стол, приклеив тебе всех этих мертвяков, а он этого делать не собирается. Подержит тебя тут, чтобы не лез под руку, а потом отпустит на все четыре.
— А я его тогда убью.
— Ну и дурак будешь, если попытаешься. Мы ведь с тобой знаем: много есть народу — ранчеро, погонщики, ковбои и прочие, кто стреляет не хуже маршалов и ганфайтеров. Только имени они себе на этом не делают. Не хотят. Меня возьми, например. Я считаю, с револьвером ты не лучше меня управляешься, но я угоняю лошадей, и больше ничего. Не каких попало, конечно, только самых лучших, вот как твой мерин.
— Оставь его в покое, Бака. Не трогай, а то…
— А что? Ты меня ни чуточки не напугал, Бун, ни на столечко. Ты и Бордена не напугал, не думай. Я твою лошадь красть не буду, потому что она тебе пригодится — сбежать из города, пока горожане не организовали праздник галстуков, нарядив тебя в один из них. Разговоры ходят, знаешь.
Ким Бака врал без удержу. Разговоров никаких не было. Жители города надеялись на своего маршала, как, впрочем, и он сам. Но надо же припугнуть Сильву. И подобные случаи уже бывали. Не один западный городок, которому осточертел разгул преступности, принимался развешивать оказавшихся под рукой урок. Причем пару раз прихватывали и относительно безвредных особей, которым просто нравилась сомнительная компания. Как того типа, Русского Билла, в Шекспире, штат Нью-Мексико.
Бун Сильва постарался не выдать своего беспокойства, однако внезапно зыркнул по сторонам, словно зверь в ловушке.
— Надо мне отсюда выбраться.
— И не пробуй. Ты здесь — и ты цел. Выйдешь на волю, где маршал не сможет тебя защищать, и конец тебе. Сиди на месте и послушайся моего совета. Когда он тебя отпустит, ничего не выдумывай. Уезжай.
Дальше Бака с полчаса перескакивал с лошадей на перестрелки, от них — на способы держать связь, и через некоторое время Сильва чуточку оттаял. Где и как — этого он Баке не сказал. Только что есть путь добраться до него, чтобы заказать работу.
— А сколько народу об этом знает? Я бы все время боялся, что один да распустит язык.
— Да никогда! Как предложить мне дело, известно всего-навсего четверым. Кому я нужен, должен идти к одному из них, а тот уже передает дальше.
Еще поболтав, Ким Бака ушел от Сильвы и вернулся в канцелярию. Сел и положил ноги на стол. Точно он помощник маршала… А приличная была бы работенка на самом деле.
Покачивался на стуле, когда в дверь просунулась голова Лэнга Адамса.
— Борд здесь?
— В «Бон тон» ушел. Над чашкой кофе ему лучше думается.
— Говорят, он сунул в тюрьму Буна Сильву?
— Ага, сунул. А я смотрю, чтобы он себе не навредил да Чантри не надоедал, пока он этого живодера распоясавшегося ищет.
— Он его найдет, будь уверен, — выразил свое убеждение Лэнг. — Он во что вцепится, то уж не отпустит.
— Это правильно. Был бы я убийцей, расстался бы с этими краями навеки. Не знаю, что ему в этом городе надо, но на конце веревки или в тюрьме уже ничего не получишь. И скажу вам чего, мистер Адамс. Здешний народ не ценит того, что имеет. Борден Чантри действует ловчее, чем я кого видел. А я таки их повидал. Взял меня, как по маслу. Никакой стрельбы, никакого пота. Чистенько. И с Сильвой то же проделал. Девять человек из десяти превратили бы все в стрелковые соревнования, а он — нет. Попомните мое слово, он намного башковитее, нежели считает здешняя публика.
— Думаю, ты прав, Бака. — Лэнг Адамс оперся о дверной косяк. — А я слышал, ты сам неплохо стреляешь.
— Я об этом не ору. Надо стрелять — стреляю, но никогда не буду, если можно без этого обойтись. Хочу спать спокойно, а мертвец — неудобная подушка.
Лэнг Адамс вышел обратно на улицу. До «Бон тона» несколько шагов, но он задержался на почте. Спросил, нет ли ему чего. Была только газета, которую ему присылали из Сент-Луиса, а от Блоссом — ни строчки. Надо туда съездить.
Выходя, он глянул на свое отражение в окно почты. Как будто похудел. Тревога изводит? Со, многими в городе так, не один по ночам выходит из дому. Лэнг Адамс понимал их чувства.
Борден Чантри сидел один. Столик его стоял у окна. Когда Адамс шагнул в ресторан, он поднял глаза.
— Как жизнь, Лэнг? Тащи сюда стул.
— Заходил в твою контору. Бака сказал, ты здесь. — Лэнг пристально взглянул на полицейского. — Ты на самом деле ему доверяешь?
— На самом. Он дал мне слово, а я знавал многих конокрадов, кто от слова своего не отступится. Может, где-то еще, но не в здешних местах. Ким же Бака гордится, что верен сказанному.
— Народ начинает нервничать, Борд.
— Ничего странного. Убито больше людей, чем в тот раз, когда индейцы вырвались из резервации, и никто до сих пор не сел. Но я еще доберусь до виновника.
— Считаешь, это может оказаться женщина? Вроде бы говорил об этом?
— Может. Не получается у меня дойти умом, кому из здешних женщин под силу бегать с седлом Ригинза, — разве что одна либо две. А убийца бегал.