Замерший водопад, и ледяные сосульки – как поднятая решетка ворот. Путь свободен. Прямая дорога в ад!
Прежде чем машина ударилась о скалу, Боб нажал на дверной рычаг, сгруппировался, как прыгун в воду, крутящий сальто, и вывалился из автомобиля. Удар был сильным, но менее болезненным, чем он представлял себе. Как мячик Боб перекатился по обледенелой дороге, камни забарабанили по его телу, как колотушки для мяса. Он грохнулся о скалу, и ему показалось, что позвоночник отделяется от него. Он закашлялся и скрючился. «Вот сейчас я выблюю свой скелет», – подумал он с удивительной ясностью.
Но это длилось доли секунды. Позади себя Боб услышал страшный грохот, заскрежетало железо, взмолив о пощаде. В неожиданно затихшую ночь ворвались свист и шипенье, зловеще глухой треск, затем, как медленно набирающая силу фонтанная струя, показалось пламя.
Боб вытянулся, перевернулся на живот и уставился на свой горящий автомобиль. Причудливое нагромождение металла прилепилось к противоположной скале, из него, извиваясь, к ледяным сосулькам тянулись огненные руки.
– Лутц… – прошептал Боб. – Лутц, ты круглый дурак. – Он попробовал выпрямиться, но спина не позволила. Он пополз, это удалось. Извиваясь, как червяк, широко раскрыв полные ужаса глаза, он переполз через дорогу, встал на колени, выпрямился и, шатаясь, пошел к горящим обломкам.
Лутц Адамс висел между сиденьем и рулевой колонкой, как в тисках. Он был в полном сознании. Громко сопя, откидывал голову назад и резкими движениями пытался освободиться из зажима. Увидев Боба Баррайса, идущего, покачиваясь, к машине, он заорал:
– Сюда, Боб! Сюда! Я зажат! Дерни назад сиденье. Я не могу поднять руки. Сиденье назад! Скорей… становится чертовски жарко!
Боб Баррайс остановился в четырех метрах от машины и не мигая смотрел на Лутца Адамса. Грудь его вздымалась и опускалась со свистом. Он прижал руки к бокам и не двигался с места. С задней части машины языки пламени перекинулись на обивку. Горящий бензин протекал через щели потрескавшегося металла.
– Боб! – ревел Адамс, извиваясь в смертельных тисках. – Помоги мне! Достань огнетушитель. Он рядом со мной… Ты же можешь к нему подобраться! Огнетушитель, Боб…
Баррайс не шевельнулся. По его лицу пробежала судорога. Приятное тепло пронизало его, это было то же всегда возвращающееся ощущение счастья, когда он силой брал девчонку и ее стоны и придушенные крики подстегивали его чувства, будто его били колючими ветками по голой коже. Это было ему необходимо, чтобы разгореться, как шипящему фейерверку. Он вонзался зубами в женское тело, как рассвирепевшая змея, и когда хрипящие крики жертвы погружали его в теплое облако, он вспоминал тетю Эллен. Это она подсказала ему, что боль возбуждает желание. Она вырывала куски мяса из его тела. Каннибалка страсти. Мегера чувств. Она разбудила в нем нечто пугавшее и вызывавшее отвращение у него в здравом уме, но это состояние полностью овладевало им, безвольным, когда дурман уносил его в розовые дали.
Вытянув голову, сжав руки в кулаки, Боб Баррайс стоял перед горящим автомобилем и не отрываясь смотрел на Лутца. «Я должен ему помочь, – пронеслось у него в голове. – Я должен…» Но другая, более мощная сила, сдерживающая его бушующие чувства, приказывала: «Стой! Смотри, как сгорает человек. Разве ты когда-нибудь видел такое? Живой факел? Ты знаешь, как горит человек? Каким бывает пламя – голубым, как горит спирт, или желтовато-красным, как при сухих буковых дровах? Чадит ли человек? Наверное, он пахнет, как молочный поросенок на вертеле. И когда он перестанет кричать? Парализует ли его страх? Или он будет орать, пока языки пламени не начнут вырываться из его рта, как у пожирателя огня?»
– Ну что же ты не идешь?! – кричал Лутц Адамс. В колыхающемся свете огня он видел Боба Баррайса, стоящего чуть нагнувшись, как будто готового к прыжку… Но Боб не прыгал, не двигался с места и казался причудливым обломком скалы, выброшенным на дорогу.
– Огнетушитель, Боб! Вынь огнетушитель! Ведь я же сгорю! Боб! Я горю…
Крик Адамса захлебнулся. Черные клубы дыма окутали его. Жирный чад, разъедающий легкие. Горела обивка, металл плавился в пекле, трескался лак. По разодранному днищу тек горящий бензин, вот он добрался до ног Адамса и поджег его ботинки. Тот задергал ногами, но пламя уже нельзя было погасить. Бензин пропитал его носки, и огонь забирался по нему все выше.
Взгляд, который поймал Боб Баррайс, поразил самую его суть. Убийственный жар стеной стоял перед ним, но Боб не отступал ни на шаг. Обливаясь потом, он терпел и неотрывно смотрел на горящего товарища, крики которого доносились до него, как сквозь вату.
«Пламя грязно-голубое, – отметил он про себя. – Наверное, бензин портит приятный голубой цвет».
Он хладнокровно посмотрел в глаза горящего и несколько раз вытер рукой пышущее жаром лицо.
Сжигание ведьм в средневековье.
Сжигание вдов в Индии. Пепел они разбрасывают по реке.
Ацтеки сжигали сердца своих врагов.
Во время пожара в универмаге погибло 65 человек.
Сгорел дом для престарелых.
Сгорел фешенебельный корабль «Замок Моро». Число жертв до сих пор неизвестно.
Упал, загоревшись, самолет. 49 погибших.
В постели сгорел бухгалтер Франц Гемлок. Жертва сигареты, наслаждаясь которой Франц Гемлок заснул.
На узкой дороге в Приморских Альпах в спортивной машине «мазерати» сгорел гонщик Лутц Адамс, студент-медик из Вреденхаузена. Спасти его не удалось. Огонь вспыхнул мгновенно. Разлился бензин, нельзя было ничем помочь.
Боб Баррайс смотрел на объятого светлым пламенем Адамса. Тот был еще жив… Глаза его искали Боба Баррайса, все еще надеясь. Огнетушитель в полуметре от него. Если отодвинуть сиденье, можно вытащить его из тисков рулевой колонки. Еще возможно… Сейчас… Ожоги второй и третьей степени излечимы. Пересадка кожи. Искусственное дыхание. Поддержка кровообращения. Спасали ведь людей, кожа которых была сожжена на три пятых.
– Помоги, Боб! Помоги!
Боб Баррайс отпрянул. Жар оттолкнул его. Он увидел, как голова Адамса в последний раз выглянула из огненного воротника.
– Ты скотина! Подонок! Ты подохнешь, как я! Боб! Боб! Боб! Баррайс отвернулся и бросился прочь. Он рухнул на обледенелые скалы и наслаждался прохладой. Пригоршнями он сыпал себе на голову затвердевший снег и исходил от восторга, от которого выступали слезы на глазах.
Через полчаса языки пламени бессильно опали. Между остатками сидений и выгоревшей рулевой колонкой висел бесформенный, черный, скрюченный комок. Только череп был пугающе белым.
На негнущихся ногах Боб Баррайс подошел к обломкам, вытащил невредимый огнетушитель из погнувшегося зажима, сбил об угол скалы головку распылителя и начал разбрызгивать пену на вялые языки пламени. Они сразу погасли. Остаток Боб вылил на труп, и теперь он плавал в пенистой ванне.
Сжав зубы, Баррайс прижал свои ладони к горячему металлу. Боль заставила его отшатнуться, но он продолжал давить на раскаленный кузов, пока кожа не приклеилась, и тогда он с криком оторвал руки. На ладонях пузырилось мясо.
Не оглядываясь, Боб побрел вниз по горной дороге. Морозная ночь набросилась на него с удвоенной враждебностью. Согревающий покров испытанного им необъяснимого наслаждения был разорван. Сквозь клочья его души задувал ледяной ветер. Боб Баррайс побежал, спотыкаясь о камни, поскользнулся на льду и растянулся. Выкрикивая что-то бессвязное, он бежал дальше. Теперь ужас преследовал его, вина душила, как стальная удавка, мучили страх, омерзительная пустота, отвращение перед самим собой.
– Лутц! – кричал он скалам, которые, как грозящие кулаки великанов, обрамляли его путь. – Лутц! Я не мог помочь тебе! Было слишком жарко. Пламя, Лутц! Я не мог подобраться! Ты же видел, что я не мог подойти! Лутц!
Через час его подобрала на автостраде шведская команда, участвовавшая в ралли под номером 51.
Боб Баррайс лежал на обочине дороги, зарыв обожженные ладони в снег. Он рыдал и не мог успокоиться.
Из Бриансона, небольшого городка севернее места аварии, мчалась навстречу им пожарная машина. Вой сирены далеко опережал ее в тихой, холодной ночи.