— Рыбку-то отлавливаешь? — поинтересовался Литвиненко.
— Начал для нужд общественного питания, — и Федченко опять весь загорелся, привстал и весело бросил: — Агрессором меня прозвали, не слышал?
— Слышал.
— Борюсь с браконьерами, отнимаю у них сети. Карпы-то до шести, а рипус — до полутора килограммов вырос. Наше богатство! А давно ли полмиллиона икринок пустили?
Юрий Иванович передохнул.
— Рыбу изучил, выдержу экзамен по рыбоводству. Теперь пчелу изучаю, чтобы у сада верный помощник был — пасека.
Слушая разговор Федченко с Литвиненко, я невольно подумал: «Таких и старость не возьмет, а если придет, то еще больше украсит их деятельные, не знающие устали натуры».
Поздним вечером мы расстались с Федченко. Он сказал, что задержится еще на часок. Домой, как всегда, он возвратился за полночь. Надо было посмотреть полученные бумаги, подписать подготовленные секретарем документы. Сделать это лучше всего было в часы, когда в конторе совхоза никого не было и директора не беспокоили посетители.
Назавтра в шесть утра Федченко был в кабинете, с кем-то спорил по телефону и что-то доказывал, кому-то давал распоряжения. Он выслушивал и тех, кто входил к нему то за одним, то за другим советом. И все спешил. У ворот конторы стоял наготове вездеход. Шофер нетерпеливо поглядывал на двери, скоро ли появится Федченко? По заведенному порядку дня директор с утра успевал побывать на одном из отделений хозяйства.
А новое утро не радовало, было пасмурным, затянутым серой, непроницаемой пеленой. Лишь с одной стороны в неясном, рассеянном свете пробивалась голубизна неба, вселяя надежду. По грязным улицам поселка твердо вышагивали люди. В совхозе начинался обычный трудовой день.
Перед отъездом я услышал еще об одной примечательной страничке из истории совхоза. Дикие камни, уложенные вокруг пьедестала со скульптурой Горького, установленной при входе во Дворец культуры, были привезены сюда в год освоения целины. Выпахал их из земли Панфила Сокол и другие трактористы, прокладывавшие первые борозды.
Мне подумалось: хорошо было бы на этих камнях высечь имена старожилов целины. Они достойны этого. Разве их подвиг, их самоотверженность и мужество не заслуживают того, чтобы вечно жить в нашей памяти?
Сидит передо мной Иван Иванович Николайчук — седенький, чуть сгорбленный старичок. Неторопливо, с глубоким раздумьем и душевной откровенностью он ведет разговор о гвоздях и тракторе, без которых не было бы ни колхозов, ни совхозов, ни зажиточной жизни в деревне.
Коренной уральский хлебороб, он хорошо знает свои Травники. Бедным был их поселок в старое время. Бывали годы, когда хлебороб питался лебедой, ел горькую полынь. В 1917 году советская власть протянула руку крестьянину, дала ему землю и машины, затем поставила хозяйство на путь коллективизации. Живые страницы истории.
Трогателен рассказ Ивана Ивановича о банке меда, привезенной в гостинец Ильичу от травниковских крестьян, скромна просьба о гвоздях, нужных в хозяйстве. В 1923 году в Москве открылась первая Всероссийская сельскохозяйственная выставка. Как не побывать на ней, не поучиться строить новую жизнь в деревне! И комсомольская ячейка Травников сказала Николайчуку:
— Поезжай на выставку, Иван, ты грамотный. Что увидишь, потом расскажешь. Может, Ленина встретишь. Тогда пожелай ему доброго здоровья, расскажи, как мы живем…
Комитет бедноты утвердил кандидатуру Николайчука, выдал ему тридцать рублей на дорогу.
— Захвати для Ильича банку меда, — наказали комитетчики, — уральский мед от всех болезней лечит.
Завернул Иван банку меда в чистое полотенце и пуще глаза берег всю дорогу. В Москве побывал на выставке, разузнал, что мед Ильичу можно передать через Городской комитет партии, пошел туда. Там приняли гостинец, поблагодарили, заверили, что мед непременно будет доставлен Ленину. И тут осенила Ивана мысль — написать привет Ильичу, рассказать о жизни, как наказывали земляки. Попросил листок бумаги и, волнуясь, чуть сбивчиво, но просто вывел:
«Ну, дорогой Владимир Ильич, скорей выздоравливайте. Ваша жизнь нужна для всего пролетариата России и всего мира. Граждане Травниковского поселка ждут Вашего выздоровления…»
Задумался, о чем же дальше рассказать Ильичу, как поведать о жизни односельчан, о Травниках и, была не была, изложил все по порядку о деревенской бедности, подрыве хозяйства дутовскими и колчаковскими бандами, разоре, какой нанесла Травникам гражданская война. О нужде крестьянской рассказал и опять запнулся. А что надо земледельцу, в чем нуждается уральская деревня, — не сказал, а умолчать нельзя. И дописал: