Темно-серые, живые глаза Дзюбы налились блеском.
— Нынче рассаду отвезли им. На улицах поселка появились цветы.
Я уходил из маленькой комнаты женсовета удовлетворенный тем, что повстречал здесь еще одного хорошего и заботливого шефа. Мне дорога была беседа с Дзюбой. Она дополняла начатый разговор о гвоздях, тракторе и цветах, внесла в него тот невидимый аромат, который почувствовала 60-летняя труженица, когда ей преподнесли букет из заводской оранжереи.
С. Власова, И. Ваганов
В КРАЮ СЕДЫХ ВЕКОВ
Возможно, не раз кто-нибудь из «парижан», особенно из старичков, перебирая семейные сувениры, находил в ларце то медное кольцо или крестик, то темляк от сабли, а то и кинжал французской работы. Какая тайна связана с этими вещами?
У нас, на Урале, хранится предание о том, как Наполеон войной на Россию ходил. Как много семей тогда осиротело. А когда в Париж вошли победители-русские, то каждая улица и каждый дом стал постоем для русского солдата. В этом предании говорится еще и о том, как чернобровый, черноглазый русский богатырь, солдат-балагур и отчаянный рубака жил в одной французской семье на постое, как он делился всем, что приносил в своей манерке из полка, как спасал их от голода.
По вечерам хозяева и солдат говорили о том, что ни французу, ни русскому солдату война не нужна. Солдат тосковал по родной земле, а французы о покое.
Когда же наступала ночь над Парижем, чернобровый солдат, глядя в глаза хозяйской дочке, шептал ей то, что шепчут парни из века в век, хоть и на разных языках. Потом много, много лет спустя, может быть, седенькая старушка, в которую превратилась смуглая девушка в доме на одной из старинных улочек Парижа, вспоминая юность, доставала медное кольцо — подарок русского солдата и, надевая его на тоненькие, высохшие пальцы, вздыхала…
Солдат же, вернувшись из похода, сохранил тоже бесхитростный сувенир — коробочку розового мыла. Да и он ли один хранил сувенир? Герои войны 1812 года обосновали крепости и станицы в Зауралье, назвав их по имени тех мест, где в войну окончился поход на Европу. Так была увековечена память побед над Наполеоном, так родились в Уральских степях станицы: Париж, Лейпциг, Берлин, Фершампенуаз, Прага и Балканы.
Много ветров отшумело над горами Урала с тех пор, когда прозвенела солдатская песня. Сегодня в совхозах и колхозах, выросших на месте старых казачьих станиц, группа писателей Южного Урала с автолавкой литературы магазина «Уральская книга»…
Дорога, желтая от песка, казалась золотой на фоне зеленых всходов, а справа и слева — горы, покрытые шапками лесов.
Но вот и совхоз Уйский. Белокаменные дома для тружеников полей. Двухэтажная средняя школа. Интернат, столовая. Здания клуба, детского сада, магазины — целый ансамбль современных построек, и на десятки гектаров — фруктовые сады. А в центре поселка хлеборобов — тенистый парк.
Мы познакомились с секретарем парткома совхоза Равхатом Галимхановичем Гафуровым, коренным уральцем, выросшим от слесаря до партийного руководителя одного из крупнейших совхозов Южного Урала. С 1952 года работает он в совхозе.
Из парткома с Равхатом Галимхановичем мы направились на Соколовское отделение выступать перед тружениками села — доярками, пастухами, стригалями и полеводами — и, естественно, волновались. Проехав мимо искусственных прудов, обсаженных огромными аллеями тополей, мимо белого, как снег, молокозавода, машина резко свернула в сторону, к стригалям.
Хорошо дышала земля после вчерашнего теплого дождя. А вокруг поля и поля всходов; там, за речушкой, куда мчится наш газик, на зеленых лугах табуны скота, как говорят, глазом не окинуть.
И вдруг послышалась песня откуда-то из-за сопки. Она была неторопливой. То чуть-чуть грустной, как вечерняя заря, то веселой, задорной. Мы приумолкли, прислушались. Равхат Галимханович понял нас и тихо, будто боясь спугнуть песню, сказал, приостановив газик:
— Это чабан Колмурзин Мухамед поет. Любит он петь.
Хорошо пел Мухамед, от сердца. В песне же той говорилось о братьях — Булате и Шакуре — героях-батырях, поднявших своих единоплеменников против врага, хотевшего их покорить. И то озеро, в которое Булат и Шакур побросали недругов, люди прозвали Бектикульмаком — поганой рубашкой.
В память об этих героях родные аулы народ назвал Булатово и Шакурово.
Оборвалась песня, Мухамед с минуту молчал и неожиданно запел о том, что видел вчера по телевизору, что видел в кино.
Равхат Галимханович дал газ, и машина стремительно понеслась в Булатово — к стригалям. Вскоре послышалось постукивание небольшого движка. Под навесом шла электрострижка овец.