Выбрать главу

Приказал Пугачев попа перед его светлые очи поставить. А когда привели попа, велел отрубить ему голову и вон в то болото бросить. Раньше там глубокое озеро было со светлой водой. Смотришь в воду и каждую песчинку на дне видишь. Но как только упала в него голова злодея, подернулось оно тиной. А вскоре беленой и дикой травой заросло. Видно, много нагрешил поп, коль целое озеро дурной травой заросло. Ну так вот, отрубил Пугачев попу голову и говорит: «Забирайте, казаки, землю и делите промеж себя по справедливости». Поделил народ землю, как велел Пугачев, и зажили вольготно. Да недолго пользовались земелькой. Послала Екатерина против Пугачева своих слуг. Поймали они мужицкого царя, а тех, кто в его войске был, на вечные муки в рудники отправили. Да и самого Пугачева порешили.

Приехал тогда в нашу станицу новый поп. Только и осталось от Пугачева — память о горке, на которой он суд праведный творил.

В трудные минуты собиралась у горки казачья голытьба и тайно от атаманов да богатеев думала и гадала, как тиранов с плеч сбросить.

В семнадцатом году, когда царя-кровопийцу с престола столкнули, выполнив наказ Пугачева: на веки вечные отобрали землю у богатеев, жить бы тихо да мирно, но тут Колчак объявился, атаманы поднялись. Пришлось казачьей бедноте коней оседлать. Подъехали казаки к Царевой горке и поклялись верой и правдой Советской власти служить.

С той поры и стала Царева горка местом, откуда станичники своих сынов на ратные подвиги провожают. И в годы Великой Отечественной войны, и в мирные дни наказы дают молодым солдатам верно и с честью нести свой воинский долг.

…Была поздняя пора, когда мы подъехали к огромной поляне, где отдыхали кундравинцы. Вдали чернели горы, а с высоты большой сопки были хорошо видны степные дали, над которыми то и дело вспыхивали огни праздника. Доносились песни, которые не были протяжными и грустными, как в старину, а звучали радостно и по-настоящему весело и задорно. Даже цветы на поляне, и особенно ландыши, пахли очень хорошо. А это, говорят, добрая примета. Быть большим хлебам, большому урожаю в краю седых веков…

А. Федоров

СПОР СО СТЕПЬЮ

Дом Маслихова ближе других к степи. Из окон видать степь, весной зеленую, в ручьях, потом седую, когда ковыль, ближе к осени, постареет. Если распахнуть окна в середине лета, в комнаты нанесет запахов цветочной пыльцы.

…Маслихов с утра узнает, какая наметилась погода. Он глядит в окно, исполосованное дождем, и думает, что опять придется все перестраивать на ходу. Ему приходят на память чьи-то слова, что погода — это не расписание поездов. И право, обидно за степь, в которой он прожил много лет. Опять дождь, да какой, до обеда не просохнет!

Он звонит в Марииновку, в Степное.

— Как у вас с погодой? Тоже льет? Надолго ли?

Говорит по телефону негромко, чтобы не разбудить домашних. Советует не ждать солнца. Этого гостя они, видно, так и не допросятся нынешним летом.

Часов в десять Маслихов едет в Бреды. 36-километровая дорога ненадежна от частых дождей. На долгом подъеме машине тяжело.

— Новый бы нам газик, Александр Петрович, — говорит шофер. — Этот уже отходил свое.

— Не заработали мы его еще, Василий. Не дадут.

— А почему бы не рискнуть?

— Хорошо, попрошу, — говорит Маслихов, но Василий чувствует по его голосу, что директор не попросит.

Они долго молчат, каждый думая о своем. Потом Маслихов спрашивает:

— Пойдешь, Василий, на комбайн? Людей у нас не хватает.

— Не пробовал я ни разу, Александр Петрович. Боязно как-то.

— С Ереминым поставим, за ним потянешься. Он не откажет в помощи.

— А вы как, Александр Петрович? С кем будете ездить?

— Чем я сам не шофер? — Маслихов смеется. — Месяца два один поезжу.

— Я не против, — говорит Петренко. — Надо комбайн только успеть облазить, пока время терпит.

— Завтра и переходи.

Они возвращаются в Андреевку во второй половине дня. Под самой деревней, переезжая бродом набухшую от ливней Сынтасты, Петренко спрашивает у директора: