Еремин взял Шеина в свое звено. Ведь его самого когда-то называли пионером и ругали, когда он ошибался.
Одному ему было бы легче. Только о себе забота. Коси, знай, в свое удовольствие. А когда у тебя под рукой еще два комбайна? И ты за них отвечаешь, как за самого себя? К вечеру подсчитаешь — мало сделал. Заработал мало. Вспомнишь — другие звенья рассыпались, как горох по полу. И все по той же причине. Кому охота водить других за руки, когда самый сезон для заработка?
Нет, Еремин не бросит Шеина. Тогда тот совсем пропадет. Вон он опять что-то встал. Крутится возле комбайна, что-то ищет. Надо подъехать, помочь. Может, пустяк какой…
За ту осень Еремин убрал напрямую больше семисот гектаров. Это было неплохо. Звено он сохранил. Всю осень выезжали втроем, — втроем и вернулись на стан.
Маслихов ехал в Степное, на третье отделение. За него больше всего беспокойства. Управляющий не расторопен, агронома нет, механизаторов мало. Приехали на практику учащиеся Брянского училища механизации. Ну, что они, совсем зеленые? Один мастер на всю группу, за всеми не усмотришь.
Он звонил утром в управление, просил прислать агронома в Степное, хоть на месяц. Весной они присылали Журавлеву. Дельная, спросить может. Снова бы приехала, спокойнее было бы. За таким хлебом, как нынче, глаз да глаз нужен. Вон овес зеленый, как лук. Поздно сеяли, успеет ли дойти? Погода путает все карты. Час льет, час сушит. Работа идет урывками. Масса большая, плохо сохнет. Все прежние годы ждали дождей, хоть одного в июле. А нынче воды перебор. Под вечер косить уже нельзя. От земли такая сырость, что пшеница разбухает от влаги.
А хлеба нынче много. Пожалуй, за минувшее десятилетие это третий такой урожай. А кто-то говорит, что у них зона рискованного земледелия. Маслихов вспомнил разговор секретаря обкома партии, побывавшего у них недавно, с управляющим первого отделения Аверьяновым.
— Хорош нынче хлеб? — спросил секретарь обкома.
— Хорош, — согласился управляющий.
— Как в пятьдесят шестом?
— Пожалуй, не меньше.
— Значит, центнеров по восемнадцать вкруговую?
— Нет, меньше, — сказал Аверьянов, — хотя…
— Постой, постой, — перебил его секретарь обкома. — Я помню, ты в пятьдесят шестом за восемнадцать центнеров получил орден Ленина.
— Помните? — удивился Аверьянов.
— Помню. Значит, восемнадцать. Что ж ты боишься признаться, что такой хлеб вырастил?
Аверьянов рассмеялся. Военная хитрость. Он не против восемнадцати, но погода… На корню хлебу радуешься, а что в амбар положишь? Нам бы полмесяца суши — весь тогда хлеб будет наш.
Ох, уж эта погода! Вчера Маслихов ехал из Марииновки. Впопыхах забыл заехать на заправку. Километров за пять до дому бензин кончился. Хорошо, что захватил в дорогу плащ. Шел дождь с градом. Оставил машину, пошел пешком. Добрался до дому часа в три ночи. Жена ахнула — где тебя так? Сегодня до обеда все будет стоять. Ливень, он узнавал, прошелся по многим полям.
На одном массиве Маслихов остановился, пошел вдоль валков. Возле соломенных копен останавливался, тряс солому, смотрел, нет ли зерна. Наткнулся на оставленный валок. Небольшой, метров десять длины. Удивился, почему его обошли. Пошел навстречу комбайну. Через несколько метров понял, почему не подобран валок. Замахал руками, чтобы комбайн остановился.
Подошел комбайнер. Так и есть, курсант. Молодой парнишка. Узнал директора, смутился, зря не остановит.
— Смотри, что ты делаешь, — сказал Маслихов. — Подбираешь не с той стороны. Надо навстречу колосу идти, а ты наоборот. Гляди!
Он взял обеими руками валок и стал перебирать его.
— Видишь, так валок, как лента, идет и никогда не разорвется. Понял? А если с корня подбирать, валок начнет беспрестанно рваться. Пошли посмотрим, как деки у комбайна отрегулированы.
Посмотрел, велел уменьшить зазор.
— А ну, заводи.
Присел возле вентилятора, подставил ладони. Зерно пробивалось.
— Заделай, — сказал Маслихов. — Зерно сыплется. Еще раз оглянулся на поле. Вытащил лист бумаги.
Показал, как ходили жатки.
— По их следу и надо подбирать. Тогда не ошибешься.
Отъехав несколько километров от Степного, Маслихов увидел, что в широкой низине, в высокой густой пшенице буксует комбайн. «Все еще сыро», — подумал он.