Он отслужил, вернулся на Тобол.
— Когда зашел, я с радостью к нему кинулась. Он же домой приехал, — так говорит женщина, которая стала ему матерью.
Солдат вернулся к земле. Не изменил ей. Домой вернулся Виктор, — и к Любе, потому что любил ее. У нее уже сынишка родился, да не заладилась у нее жизнь, разошлась с тем человеком.
Виктор поехал в Блак (есть такой поселок). Он пришел к Любе.
— Люблю, — сказал ей второй раз.
Она заплакала.
Они поженились. Теперь на центральной усадьбе живут. У них дочурка есть. Надеждой назвали. На целине родился человек.
Этот рассказ про человека, который всегда в пути. Он вырастил сад в тобольских степях.
Мы едем в Светлый. Это уже второй рейс за день. Везем не хлеб, всего-навсего металлолом. На полпути застал дождь, а мы все равно едем. Стало темно, включили свет. Видно только жидкую дорогу.
Я уже знаю о нем — хороший рассказчик. Пусть сам о себе и расскажет.
— Я, значит, Ипат и даже Ипатович. Заречанский.
Я на целину один прикатил. Семья в Бугуруслане осталась. Жена моя, Клава, не решалась никак. А я человек решительный. Приехал, значит, посмотрел на степь и тут же письмо. Тогда у нас почты не было, сам отвез в Блак. И писал я там: «Приезжай, дорогая». А в конце такую штуку приписал: «Выезжай, а то я тут… женюсь». Она на третий день приверетенила. Я, говорит, в отпуск, а сама улыбается, по палаткам ходит, интересуется:
— А где ты живешь?
— В кабине, — говорю. — Мне самосвал дали.
Присмотрелась моя Клавдия Борисовна, да и прижилась. Ее с детишками в палатку поселили, а сам полгода в кабине жил. Оно и не так жарко и мягче.
Привезли, значит, в наш совхоз несколько мешков денег. Получали помногу, а куда девать — не знаем. Сберкассы не было. Некоторые на водку кинулись. И мне советовали. Бери, говорят, Ипат, а то завтра не будет. Ну и набрался кое-кто.
А потом привезли помидоры. Некуда их прятать. Насыпали красную кучу, подходи — бери, а не хватали. Честный народ собрался.
Я тогда на самосвале грузы возил, а тут подошел директор Балабанов и говорит:
— Ты, Ипатыч, своей головой отвечаешь за сад. Получай водовозку, поливай, и чтобы ни одно дерево не пропало.
Директор тогда в вагончике жил, а мне, значит, про сад говорит. Чтобы, значит, в степи деревья росли.
— Ладно, — говорю. — Буду поливать.
И вот я три года растил сад. Да если бы только сад поливать, а то главное — людей напоить, по всем бригадам воды навозить, запас кой-какой сделать. У нас тогда своей воды не было, а к ближайшему колодцу приходилось ездить за двенадцать километров. И вот как залезешь в кабинку, так и уснешь на сиденье.
Я тогда так делал. Днем намотаюсь по бригадам, вечерком посплю часок-другой, а ночью сад поливаю. Деревьев много понасажали, земля потрескалась от жары и шипела, когда лил воду. И мигом впитывалась. А я уже до того изучил сад, что, бывало, еду и прикидываю, какому дереву больше воды дать, а какое завтра полить лучше. А еще много мороки было с больными деревьями. Засыхали, а жалко. Тогда я книжицу одну полезную достал, вычитал, как лечить, и лечил. Перевязывал, замазывал, удобрял и все воду качал. Вот бы подсчитать тонны, которые я привез на сад! Море.
Один раз поливаю, луна так хорошо светит, и вдруг слышу пташка какая-то питюкнула. Так, знаешь, звонко у нее получилось, радостно… и тут я обрадовался здорово. Разогнул спину, прислушался, а она насвистывает, На другой вечер она опять присоседилась и поет. Ну, думаю, хорошая примета.
А теперь сам видел, какие деревья вымахали. Соловьи поют, влюбленные ходят, детишки играют. Я тоже отдыхаю там, да работа наша шоферская: как застрянешь по нашим дорогам — сутки. У нас же сто километров не в счет.
Я, значит, на самосвале гонял, потом на водовозке, а потом на лесовоз сел. И тоже интересно. Из Адамовки и Шильды столбы возил. Это из них понастроили и мастерские, и склады. А теперь вот лом вожу. Накопилось его за десять лет. Отработали свое первые тракторы и комбайны — на переплавку. И вот получается — машины износились, не выдержали, а мы окрепли. В первые-то годы сбежали некоторые, а мы остались, совхоз строим, сады растим и хлеб.
Моя Клавдия Борисовна попервах тоже ворчала. Особенно зимой. Она сама кочегаром работала, тепло людям давала, а тут у нас с топкой не очень хорошо было. Вот она и переживала. Даже уехать порывалась. А я сказал ей раз и навсегда: