— Сердце как у тебя бьется сильно.
…Мы сидим в прокуренной конторе. Разговор о предстоящем новоселье. Золотарев говорит:
— Это хорошо — улицу для нас. Только мне дом побольше.
Он сам улыбается, и мы все. Понимаем его, потому что детей в его семье теперь не семь, а девять. Два сына-близнеца родились. Алеша и Сережа. Они тоже будут жить на улице Ветеранов целины. И если им в жизни трудно будет — пусть их сердца бьются так же мужественно и сильно, как отцовское. Оно бьется для людей.
З. Юрьев
ЗЕМЛЯ ПАХНЕТ ПШЕНИЦЕЙ
Узенькие брючата, куртка в обтяжку, зеленый беретик. Из-под него челка выгоревшая. Ресницы густые, глаза карие, нос курносый.
Такая вот она, хлебороб Люба Навотняя.
Руки ее лежат на штурвале. За спиной у нас работает дизельный мотор. Ему жарко и, наверное, трудно, потому что впереди шестиметровая жатка захватывает пшеничные тяжелые колосья, а еще мотор дает скорость нашему комбайну.
Я сижу на ступеньке, смотрю на полотно. На левую сторону обегают колосья со всех шести метров, и тут рождается пшеничный валок. Если смотреть долго и неотрывно, то мотовило сливается в большой круг, а голова кружится. А глянешь вперед — пшеница. Налево — пшеница. Вправо — тоже. Назад — веер валков. Кругом пшеница.
Сижу на ступеньке, ухо привыкло к моторному рокоту. Можно даже разговаривать.
— Расскажи о себе, Люба! — прошу.
— А что я расскажу? В Орске парикмахершей была. Сюда приехала, тоже стригла и брила. Зимой курсы закончила — и вот на комбайне.
— И все?
— А что больше? Все.
Нет. Этого мне мало. Мне надо знать про нее все. А как узнаешь, если она уже все сказала. Комбайн идет, лопочут с колосьями мотовила, тянется валок. Дунул ветер, и запахло спелой пшеницей. И тут я не выдержал, повернулся к Любе и попросил:
— Дай, — говорю, — поеду.
Она смотрит удивленно и недоверчиво. Она боится за свой комбайн. Но я уже стою рядом, и она останавливает машину. Я отдал Любе фотоаппарат, сел на ее место. Включил мотовило, третью передачу, прибавил подачу топлива и отпустил муфту. Комбайн пошел. Я глянул на Любу, улыбнулся, и она тоже, а в глазах у нее — по-прежнему удивление.
Комбайн был послушным. Очень чувствительно реагировал на поворот руля, мотор хорошо работал. Но вот очень густая и высокая пшеница. Полотно не вмещало массу. Я повернул рычажок вариатора скоростей, и комбайн пошел тише. Люба это оценила. Потом я прибавил скорость, и комбайн торопливо побежал. Люба успокоилась, села на ступеньку и, наверное, думала о случившемся.
Она повернулась ко мне и начала расспрашивать. Получилось, что мы поменялись профессиями. Она задала мне такой же вопрос — расскажи о себе — и получила ответ.
— А теперь ты расскажи, — говорю.
Она рассмеялась. Ей нравилось расспрашивать. Она уже смотрела на меня, как на своего брата-механизатора.
— Хлеборобы мы оба с тобой, — говорю.
Она раскрыла фотоаппарат, наводила на меня и все улыбалась. А я молчал, вел комбайн и думал: двое в пшеничном поле. Мы ровесники. Люба останется здесь, а я уеду. Она хлебороб, а я?
НА ТОКУ.
Я тоже хлебороб. И это неважно, что уеду. Я чувствую себя в поле хозяином, я имею моральное право быть на земле, которая пахнет пшеницей, имею право водить комбайн и трактор. И одно только будет волновать и тревожить меня всю жизнь — как лучше, просто и правдиво писать о людях, которые пашут землю, сеют пшеницу, убирают хлеб. На это нужно иметь право.
Комбайн тянул и тянул валок. Люба стояла на площадке и уже не волновалась за комбайн. На другом конце нас ожидали горючевозка и кухня. Мы заправили топливо, поужинали, и я опять повел комбайн. Зашло солнце, и стало прохладно. Люба дала мне фуфайку и зеленый беретик, а сама повязала цветистую косынку. Она включила свет и села за руль. Потом стало совсем холодно. Люба сказала:
— Полезай в бункер. Там тепло.
Я отдал ей фуфайку и залез в бункер. В нем была солома. Люба зажгла и подала мне лампочку-переноску. Я сидел в бункере и писал. Когда надо было что-то спросить, я поднимал крышку, и Люба отвечала мне.
Буквы выходили корявые, а я писал. Вот странички из блокнота.
Первая
Мой отец всю жизнь тракторист. Братья — тоже. А я все детство возле машин провела и тоже хотела трактористкой стать. Что ты! Отец заявил наотрез:
— Я всю жизнь в мазуте, да еще и ты?
Обидно мне, а что делать? Семь классов закончила в своем совхозе «Ташлинский», хотела на курсы трактористов, а не взяли — пятнадцать лет было. Все подружки поуезжали из совхоза, и я тоже уехала к сестре в Орск. Делать ничего не умею — в парикмахерскую пошла. Домой письмо написала, отец ответил и радуется, что такую работу нашла — легкую.