Они подразделяли все орудия на три вида, или категории:
1) немые;
2) мычащие (полунемые);
3) говорящие.
«Немыми орудиями» они называли телеги, тачки, мотыги, лопаты, кирки и т. д. «Полунемыми орудиями» — волов и прочую четвероногую домашнюю скотину. «Говорящими орудиями» — рабов, «двуногую скотину». Обращенный в рабство, человек лишался своего имени. Вместо имени хозяин обычно давал рабу какую-нибудь кличку (часто — презрительную или издевательскую, к примеру — «Митридат», в честь понтийского царя), или же именовал его по роду выполняемой работы — «Мотыга», «Лопата», «Кирка» и т. д., а то и просто по происхождению — «Перс», «Сир» («Сириец»), «Фрак(с)», или «Тракс» («Фракиец»), «Дав» («Дак»), «Афр» («Африканец»), «Гета» («Гет»), «Египтянин» и т. д. На шею раба надевали металлический ошейник со спаянными концами и надписью «Держи меня, чтобы я не убежал». Часто невольников клеймили, словно скот (если раб убегал от хозяина, то после поимки клеймо выжигали у него на лице). Рабов держали впроголодь, в скотских условиях, случали как домашнюю скотину, подвергали всевозможным телесным наказаниям. Их заковывали в цепи, забивали в колодки, секли розгами, били палками, стегали плетьми, бичевали. Невольников принуждали к сексу с хозяевами, обращали в евнухов, отдавали в гладиаторы и распинали на крестах, травили собаками. бросали на растерзанье хищникам на цирковой арене.
Закованному в кандалы рабу во время сбора урожая полагалось в день немногим больше килограмма твердых, как камень, пресных ячменных или просяных лепешек. Вместо завтрака, обеда и ужина «говорящее орудие» получало мутное пойло из выжимок маслин и винограда, смешанных с соленой водой. На целый месяц рабу выдавали лишь поллитра оливкового масла. А когда урожай был собран и работа становилась немного легче, «двуногий сот» не получал и этого.
Бой гладиаторов с тигром на арене римского цирка
Ни в одном государстве Античного мира никогда не скапливалось таких огромных масс рабов и не практиковалось такого жестокого обращения с рабами, как в Римской державе (на территории которой, в свою очередь, особенно «прославились» своей жестокостью к рабам рабовладельцы Сицилии, что и вызвало на этом острове два мощнейших восстания рабов, с большим трудом подавленных римлянами, даже назвавшими эти восстания, за их масштабы, «рабскими войнами» — Первой и Второй — как впоследствии восстание Спартака на территории Италии). Рабовладельческая идеология, не только устанавливавшая и закреплявшая, но и оправдывавшая, по-своему, существование «немых», «полунемых» и «говорящих» орудий, лишь адекватно отражала неприглядную действительность. С точки зрения рабовладельцев, в ней была своя неоспоримая логика.
Посудите сами, уважаемый читатель: если человек (понимай — свободный и состоятельный римский гражданин) владеет десятью рабами, он может знать их всех в лицо, разговаривать с ними, а если он обращается с ними дурно, то знает, почему. Если же счет рабов, принадлежащих человеку, идет на сотни или же на тысячи, он никого из них в лицо знать уже при всем желании не может. Как человеческие существа они для своего хозяина больше не существуют. Он дурно с ними обращается, но совсем не потому, что имеет что-то против них лично (ибо лично их не знает), а исключительно из экономии, поскольку понимает: дешевле купить, со временем, новых рабов, чем досыта кормить старых. Простой экономический расчет, ничего личного… В данном случае рабовладельца даже нельзя упрекнуть в жестокости. Ибо жестокость — чувство, свойственное человеческой натуре. Но владелец сотни или тысячи рабов при всем желании не может испытывать никаких человеческих чувств к существам, которых он твердо решил не считать человеческими.
Схватка гладиаторов
Надо сказать, восставшим против своих бесчеловечных угнетателей рабам под предводительством доблестного Спартака было непросто обрести себе союзников и соратников в борьбе. Несмотря на существующие различия в точках зрения на данный вопрос, обедневшие свободные земледельцы и безработная городская беднота обычно не проявляли особой солидарности с рабами. Ведь в глазах обнищавших поселян и горожан именно на рабах лежала часть вины (и притом часть немалая!) в том, что они, поселяне и горожане, лишились работы и хлеба. К тому же в глазах свободной римской бедноты — вечной жертвы умелых манипуляций со стороны власть имущих — тот факт, что римские «терпилы-нищеброды», пусть даже прикрывающие свою наготу жалкими лохмотьями и ведущие растительное существование на жалкие подачки, все-таки — свободные, и потому — «достойные», «уважаемые» — люди, составлял главное, коренное, принципиальное различие между ними и «презренными» рабами. Ведь раб находился за пределами человеческого общества. А свободный бедняк все-таки был частью этого общества, как бы ему ни приходилось бедствовать. И самая что ни на есть «голь перекатная» не упускала случая гордо восклицать: «Не тронь меня, я — римский гражданин!», или, по-латыни: «Noli mе tangеrе, civis romanus sum!».