В описываемый период римской истории «оптиматы» буквально терялись в поисках способного и решительного предводителя, который смог бы вывести их партию из кризиса. Могущество Метеллов, влиятельнейшего в эпоху диктатуры Суллы, аристократического рода, клонилось к закату. Их ближайшие родичи — Клавдии — обедневшие и беззастенчивые в средствах («что за честь, когда нечего есть»), опустились до самого бесстыдного заигрыванья с партией «популяров». Как, впрочем, и сами Метеллы, в лице некоторых своих представителей, ставших «черными овцами в домашнем стаде» — например, Квинта Метелла Целера (или Келера), о котором еще пойдет речь далее.
Группировавшиеся вокруг глав могущественных сенаторских родов политические клики неустанно и ожесточенно соперничали в борьбе за влияние и власть. Таких клик было много, борьба их уравновешивала, и потому политическая жизнь в Граде на Тибре протекала, хоть и достаточно бурно, но относительно ровно (по крайней мере, до поры — до времени).
В самом центре пересечения множества общественных связей и контактов пребывал и действовал Марк Порций (Поркий) Катон Младший (чей предок и тезка — Марк Порций Катон Старший — прославился трактатом о сельском хозяйстве и повторяемой по любому поводу и без повода фразой «Карфаген должен быть разрушен!») — энергичный рыжеволосый человек с сильным «бойцовским» характером, которому было суждено стать на долгие годы одним из главных противников Цезаря. Катон пытался, путем устройства династических «браков по расчету» своих сестры и дочери, расширить и усилить свое влияние на политическую жизнь республики, да и сам очень выгодно женился.
И тем не менее, он, как политик, неизменно пребывал в тени своей сводной сестры Сервилии, игравшей гораздо большую политическую роль, чем ее сводный брат, и неустанно пытавшейся всеми доступными средствами (включая свои женские прелести) укрепить власть собственного дома. Катон по гроб жизни не мог простить Цезарю того, что эта энергичная женщина (впоследствии ей будет предназначено судьбой произвести на свет знаменитого тираноборца Брута — возможно, зачатого ею от Цезаря) стала главной и «самой любимой» из многочисленных любовниц (или, как говорили на Святой Руси — «сударушек») нашего сердцееда и сердцеведа Гая Юлия.
Марк Порций Катон Младший
Катон неустанно восхвалял нравы и добродетели доблестных предков, староримский образ жизни, позволивший римлянам покорить все окрестные земли, создав самую могущественную державу в «мире» (понимай — в средиземноморской Экумене). Он проклинал богатство, растущее рука об руку с нечестием, бичевал порчу и упадок нравов, — причем вполне серьезно, а не только на словах. Он был не лицемером и ханжой, а честным и суровым защитником интересов своего сословия. Упорный, твердолобый и жестоковыйный реалист (а вовсе не витающий в облаках теоретик), Марк Порций делал, все, что только мог, для сохранения за «оптиматами» их древних привилегий. Он был одновременно хитрым лисом и педантом, человеком, мыслящим и говорящим на манер плоскогубцев, но при этом не гнушавшимся, при случае, и подкупа, как вполне законного и допустимого средства политической борьбы. И напивавшимся, в свободное от трудов праведных время, как говорят, «до положения риз» (или «до поросячьего визга», как кому больше нравится). Полностью оправдывая тем самым крылатое латинское изречение: «Homo sum, humani nihil a mе aliеnum puto», «Я — человек, и ничто человеческое мне не чуждо».