…Борис, вспомнив, что как будто слышал мотоциклиста, решил на окрайке зарослей поискать его след. Вскоре наткнулся на него. Выходило, что действительно кто-то приезжал. Доехал по следу до ночной стоянки — машины не было.
— Ночью приехал и уехал? — удивился Борис.
Он тщательно все осмотрел. Человек ушел в камыши по направлению к тропе. Оттуда пришел перед самой зарей: на возвратных следах меньше влаги, чем вокруг на зарослях… Уехал в степь.
Борису долго было по пути с ночным мотоциклистом. Тот лишь на проселочной дороге повернул в поселок.
— Ночью приехал и уехал? — вновь удивился Борис — Зачем?
Указав Алексею Ивановичу самый кратчайший путь к границе приписного, Богдан Савельич пообещал потом прийти к нему взморьем. По кабаньей тропе шел медленно, по привычке рассматривая следы, оставленные зверьем ночью и размышляя о них вслух.
— Лисы из степи подвинулись в камыши, за подранками. Да, часто еще бьют по стаям: авось попаду!.. Учить надо, чтобы стыдились неприцельного выстрела… Лисы — в камыши, а енот — на взморье подался. Соседки не страшные, да за ними ничего не захватишь… Гляди-ка, какой прошел кабанище!
Богдан Савельич даже остановился, восхищенно разглядывая отпечатки раздвоенного крупного копыта.
— Боль-шу-щий, бродяга! Спокоен… А кого ему в крепи бояться? Сильнее всех, кроме охотника. Так когда же он прошел? След свежий, где-то около полуночи оставил. Да, Борис его в это время и слышал.
Старик удивленно пожал плечами:
— А почему кабан рванул в крепь?
Пошел по тропе, на несколько минут отвлекшись от следов, наблюдая за пролетающей стаей гусей. Крупные, сильные птицы шли невысоко, радостно погогатывая.
— Боже мой, красота-то какая! Как это без нее люди обходятся, а?
Вновь вернулся к мысли: почему кабан сиганул в крепь? Увидел впереди большую бочажину, удивился:
— Кабан не проходил через нее. Почему в ней вода мутная? Ночью уток не было — опасно им тут, на море спокойнее… Через нее брел Борис вечером, — значит, муть должна осесть, вода быть чистой.
Старик внимательно огляделся: ничьих следов к бочажине не было. Приподнялся на носки. За бочажиной тропа узкой щелью врубалась в камыш-каржатник.
— Выходит, из этой щели нанесло какой-то запах на кабана, — протянул Богдан Савельич. — И зверь от запаха бросился в крепь. Значит, здесь был человек, от него мог только бежать кабан. Охотник шел со взморья? Зашел в бочажину, а потом? Почему дальше не пошел по тропе? Почему ушел назад?
Богдан Савельич достал трубку. Обожженный страшной догадкой, тут же сунул трубку обратно. Проломился крепью к узкой щели и чуть в глубине ее увидел настороженное ружье.
— Вот подлец, а?! — возмутился старик. — На кабана самострел поставил… Шли бы вместе с Алексеем Ивановичем — заговорились, зацепили в бочажине проволоку и — заряды в животах… Ну и подлец!
Осторожно обезопасив самострел, взял закрепленное на рогатках ружье.
— Двустволка Мильшина? Его! Не слыхал, чтобы он ее продал. Да кому нужно такое старье?
Следы самострельщика привели Богдана Савельича к ночной стоянке мотоцикла. Осмотревшись, увидел, что здесь уже побывал Борис. Вдруг отчетливо представил идущего по кабаньей тропе Бориса, идущего навстречу настороженной двустволке, и мелькнула мысль, что ружье было насторожено… на Бориса.
Если бы на зверя — поставил бы раньше, до начала пролета, когда в крепи нет людей и кабан спокойно ходил по тропе. Прокипятил бы в настое трав ружье, чтобы отбить запах человека, которого боится кабан. Двустволка насторожена ночью, чтобы Борис наткнулся на нее, возвращаясь вечером на стан.
Убежденный, что готовилось покушение на Бориса, Богдан Савельич попытался угадать преступника.
Ружье, конечно, Мильшина. Но какой дурак поставит собственное оружие? Рассчитывал, что успеет забрать его?.. Можно, если быть где-то поблизости, а самострельщик уехал… Значит, двустволка Мильшина, чтобы подозрение пало на него.
Бушменов?.. Злобы у него много на Бориса. Похваливался перед дружками, что жестоко поквитается с Бочаровым. Бадмаев видел Бушменова в степи, да и нет у него мотоцикла. Свой вряд ли кто даст даже на время. И все же надо все проверить.