Тут-то и пришла его беда. Прыгнул волк, вцепился в его хвост. Повис на нем, волочится всеми лапами по земле и тормозит коньку бег. Тот старается вырваться, напрягся, а волк — как отцепится! Конь с разбегу бах на колени, беспомощен. Ну те, что бежали по сторонам, сразу чирк его по горлянке… — Ларион помолчал, сердито закончил: — Больную худобу моментом жизни решат.
Мы еще недолго посидели у костра и разошлись каждый своей охотничьей тропой.
Поздно вечером я возвращался домой мимо конефермы. Около нее расслышал резкий, гневный голос деда Лариона, незаметно подошел.
— Я приказывал охранять! — кричал дед, размахивая кулаком и наступая на бородатого, с большими усами пастуха, своего одногодка. — Кто тебе сказал, что волки для нас полезны?! Я тебе, бородатому, сколько раз толковал, что зверь в природе полезен, а в коневодстве он ничего не смыслит! А сейчас он еще и голоден! Сам не жрал, и выводок кормить надо! Тебя не кормить, ребятишек не кормить… и ты нападешь!..
Я тихонько и незаметно отошел.
ГЛУБОКОЕ РУСЛО
Июльскими зорями небо безоблачно, и уже ранними утрами открытая солнцу земля накаляется, воздух становится сухим и горячим.
В полдень, когда солнце в зените, в прибрежном песке можно испечь яйцо; в траве перестают прыгать беспокойные кузнечики; черные грачи, разомлев от жары и духоты, вразвалку бредут к протоку; и даже кряковая утка уводит в заросли осоки быстрых, как солнечный зайчик, желтых утят.
На отмели ериков из всей степи собираются первые вестники осеннего перелета — серые, как булыжник, кроншнепы. Местные жители называют кроншнепа степным куликом, хотя им, как и всем, давно известно, что кулик — болотная птица. Ведь недаром меткое слово молвит: «Всяк кулик свое болото хвалит».
И все же каспийцы не ошибаются. Редкая перелетная в долгом пути на зимовку не меняет своих привычек. Ученые знают дикого гуся-гуменника. Кормился когда-то в Центральной Руси этот гусь по крестьянским гумнам; видимо, отсюда и появился в России не просто гусь, а гусь-гуменник! В Прикаспии ему зерно кучей насыпь на поле — не прилетит. Да и зачем: на море безопасней и корм богаче. Так какой же он у нас гуменник, он гусь-морянник!
Или красная утка-хорхаль? Вы уже представляете себе болото, камыши, осоку и там утку? Глубоко ошибаетесь! Птица действительно красноперая и из породы утиных, а кричит, как кошка мяукает, и птенцов выводит… в степи, в заброшенных лисьих норах.
У нас кроншнеп — степная птица. А почему, разве болот нет? Есть. Таких, как у нас, ильменей, култуков и заманух трудно где еще сыскать. Но зачем кулику ходить по болоту, когда у него перо в воде намокает — взлететь не может. Ходи мокни, а рядом корма полным-полно, бери — не ленись: десятки тысяч кузнечиков в степной траве прыгают. Покинул кулик болота, переселился в степь. Кормится в полной безопасности: к нему не подойдешь, не подъедешь, не подползешь. От зверья крылья спасают, а охотник в степи виден за несколько километров.
Кроншнепы появляются в конце июня. К началу августа улетают почти все, и недаром торопятся: велик путь до Африки.
Всем известна охота на кулика с собакой. Птица увидит пса и обязательно поднимет крик, как сорока в лесу при виде зверя. Кроншнеп не ради любопытства подлетает к собаке, а хочется ему увести ее от близкого гнездовья, спасти свое потомство. А на жировке, на пролете, сто собак возьми, хоть от рыла до хвоста увешанных золотыми медалями, — ни одного кулика не приманишь!
Новичок в наших степях вряд ли добудет кулика. Я же не сомневался в успехе и отправился добывать кроншнепов.
Жара доходила градусов до сорока. Всю дорогу безжалостно палило солнце. Соленый пот промочил насквозь рубашку, она, как приклеенная, прилипла к телу. Переливаясь волнами, марево зноя до боли резало глаза. И все же, оглядывая степные просторы, я радовался: нигде не было кроншнепов, — значит, все они у протоков. С трудом взобравшись на бугор, я с облегчением вздохнул, увидев заросшие осокой берега протока Глубокое русло. Зеленой лентой вплетался он в желтую бескрайнюю степь и притягивал к себе желаемой прохладой и возможностью утолить нестерпимую жажду.