– К девчонкам можно и в гости сходить. Ты точно отказываешься от расселения?
– Точнее некуда, Вадик. Аслан, так ты оформился в капиталистическую страну?
– Так точно, Мастер. – Курбаши вскочил и церемонно поклонился, как самурай своему дайме, – Вылетаем двадцать третьего мая, суточные тридцать франков, а если выиграю, то премия целых триста, и в декабре уже на чемпионат мира в Париж. Париж, Макс! Вот сказал бы мне кто-нибудь год назад, что я получу возможность блеснуть в Париже… Д'Артаньян, Наполеон, Бельмондо и я, Аслан Курбанов…
– Париж, говоришь? – хмыкнул Воронов, – Почему-то мне сразу вспоминаются Дантон, Робеспьер и Квазимодо. Ты сначала Европу выиграй, блестун.
– Не знаю таких. А Европу я, считай, уже выиграл, в моей категории чемпионат СССР выиграть труднее, так что по Олимпиаде в Москве будем уже на своих колёсах рассекать.
– Ладно, посмотрим. Вадим, ты решил с руководством сборной вопрос индивидуального тренировочного процесса?
– Так точно, Мастер. Савельев теперь один из тренеров сборной, он и будет готовить меня по индивидуальной программе.
– Геннадьевич рад?
– А то ж! Такой самородок отхватил на халяву. Теперь он станет заслуженным тренером СССР, а после и ректором.
– Ещё один Д'Артаньян, глупый и самоуверенный до наглости.
– Не самоуверенный, а уверенный в своих силах. Есть разница. Ты не передумал учить меня прыжкам?
– Прыжкам с лыжного трамплина? Ворон, ты и это умеешь? – удивился Аслан, – А почему я не знаю?
– Потому что ты ленивый и не любопытный. Не передумал, Вадик, только надо нам до трамплина как-то добраться. Хорошо бы в Инсбрук попасть на месяцок-другой, там и трамплины, и горнолыжные трассы, и каток, всё вместе, всё новенькое.
– А зачем нам горнолыжные трассы?
– Идиотский вопрос, по-моему. Кататься будем, вдруг да получится. Горнолыжников у нас, считай, что и нет совсем.
– У тебя-то, да не получится? – усмехнулся Вадим, – Понятно, значит планы Наполеоновские.
– Уж точно не Д'Артаньяновские, галантерейщицы меня не интересуют. Ладно, буду думать.
Всё лето Воронов демонстрировал полное равнодушие к спортивной карьере. Курбаши выиграл чемпионат Европы и получил обещанную отцом тачку, вместе с правами, как раз перед самыми каникулами, так что имитировать увлечение семнадцатилетнего пацана новыми развлечениями было не трудно. Ещё бы. Ялта, Керчь, Сочи, да на новенькой тачке и с весёлыми друзьями. Во всяком случае, со стороны всё выглядело именно так. В сентябре Максим внезапно проявил интерес к футболу и, казалось, полностью охладел к фигурному катанию, что вызвало бурное недовольство главного тренера сборной Станислава Жука, тем более что в футболе у Воронова получалось очень неплохо. Он провёл шесть матчей за молодёжный Спартак, отдал двенадцать голевых передач и получил предложение Бескова в следующем сезоне играть уже за основу. Жук пожаловался Павлову, и четвёртого ноября 1979 года Максима вызвал председатель Олимпийского комитета СССР и руководитель советской делегации на предстоящих играх в Лейк-Плэсиде.
Сергей Павлович Павлов, номенклатурный карьерист с большими амбициями и способностью к многоходовым интригам, в нынешней должности переживал опалу Брежнева за прошлую связь с Шелепиным и Семичастным, но к спорту он питал искреннюю любовь, а, как выпускник ГЦОЛИФКа, внимательно отслеживал происходящее в своей альма-матер. Именно его инициативой была экспериментальная группа Савельева, разумеется, отслеживал он и успехи Воронова. Этот загадочный Ци теперь уже многим не давал покоя, и интересы спорта, среди этих многих, естественно, стояли далеко не на первом месте.
– Здравствуй, Максим. Мне представляться нужно?
– На дверях в приёмной всё написано. Здравствуйте, Сергей Павлович.
– Вчера ко мне приходил Станислав Алексеевич Жук, жаловался на тебя.
Воронов безразлично пожал плечами. С Жуком он побеседовал два раза и удовольствия при этом не испытал.
– Ты совсем не тренируешься, не готовишься к Олимпиаде.
– Я тренируюсь, но по другой методике, этого никто не замечает.
– Ты про свой Ци?
– Ци не мой, он всеобщий, в том числе и ваш, и Жука.
– Но пользуешься им только ты.
– Не только я. Им пользуются все, только неосознанно. Это как телевизор. Кто-то умеет его ремонтировать, кто-то только включать и смотреть, кто-то сидит на нём, как на табуретке, а кому-то и вовсе этот странный ящик с непонятными электронными потрохами безразличен.