Интересна судьба спектакля «Бал манекенов». Менее чем за два года он прошел 100 раз.
В 1976 году в Советском Союзе проходил фестиваль польской драматургии и у нас шел разговор о постановке спектакля «Смерть губернатора» А. Кручковского — пьесы сложной, острой, сатирической. Для работы над ней предполагалось пригласить польского режиссера Ежи Яроцкого. Однако сам он предложил поставить «Бал манекенов» Бруно Ясенского. Что это за пьеса? О чем?
Прочли мы «Бал манекенов». Пьеса мне показалась и архаичной, и примитивной. «Как ее поставить, чтобы заинтересовать зрителей?— думал я.— О жадности и продажности капиталистов теперь любой знает прекрасно. Вот разве необычность первого акта, где манекены оживают, где отрубается голова на глазах у публики. Эффектно! Ну, а дальше что?»
Приехал Е. Яроцкий, а с ним художник Е. Коварский и композитор С. Радван. Маленький, с густой черной бородкой с проседью, в очках, в джинсах и кожаной курточке, Яроцкий не производил впечатления. Но рука у него оказалась твердой, а терпение феноменальным. Никогда, ни при каких обстоятельствах он не повышал голоса, хотя во время репетиций не раз возникали острые моменты. Высочайший профессионализм, знание глубин пьесы, каждой детали ее оформления, костюма, реквизита... Это внушало уважение. И настойчивость! Десять, двадцать раз он мог повторять (он неплохо говорит по-русски), чтобы двери хорошо закрывались, а плафоны были на одном уровне, чтобы авторучка у господина Арно была такой, а не какой-то другой и т. д. и т. п. И добивался именно того, чего хотел.
Упорно и с достоинством работал он с актерами, иногда показывал, чаще подсказывал и рукой мастера «вгонял» актера в точный рисунок роли, поэтому и в сотый раз спектакль выглядит таким же графически четким и ясным, как во время премьеры.
Встреча с таким режиссером чрезвычайно полезна всем, в том числе техническим работникам. Впоследствии, просматривая спектакли театров Варшавы и Кракова, куда мне довелось съездить по творческой путевке ВТО, я был восхищен техническим обслуживанием спектаклей в польских театрах. Они сохраняют наши же традиции по достоверному оформлению спектаклей, будь то реквизит, мебель, костюмы, вообще художественные детали, к которым так неравнодушен был К. С. Станиславский, но к которым в последние годы наши театры проявляют некоторое пренебрежение.
Лаконизм в оформлении, динамизм в общении действующих лиц — вот главные достоинства «Бала манекенов». Этот спектакль стал для нас мерилом режиссерского и актерского мастерства, технической подготовки...
...И вот творческий отчет в Москве.
Прибыли. Разместились. В 11 часов утра сбор труппы в Малом театре, где нас уже ждали челябинцы, приехавшие специально на открытие гастролей своего родного театра, как бы для поддержки.
Я бывал в Малом как зритель, а теперь вышел на сцену — и дух захватило от вида зрительного зала. Красиво, уютно, акустика прекрасная, а четкие ряды кресел с белой окантовкой и бело-золотые балконы выглядели нарядно. Завтра на этой сцене мы будем играть «Русских людей». Страшновато!
Не берусь передать атмосферу, в которой прошел спектакль...
На спектакль пришел Константин Михайлович Симонов. С приветствием выступает народная артистка СССР Елена Николаевна Гоголева.
Занавес. Скрестились на сцене прожекторы, зал напряженно затих. Наконец, пошел круг, зазвучала песня «Я люблю тебя, Россия», и мы выходим на поклон. Нам аплодируют стоя, бросают цветы, выносят огромную корзину чудесных гвоздик, и я вижу красивую надпись: «От Московского Художественного академического театра». Честное слово, захотелось, как в детстве, протереть глаза, а по спине почему-то пробежали мурашки. Много лет назад я окончил студию МХАТа — и вот впервые на сцене в Москве.
— Автора! — кричали из зала.
Константин Михайлович прямо из первого ряда, без лесенки, легко вскочил на сцену. С огромным букетом гладиолусов идет навстречу к нам, дарит цветы, пожимает руки каждому исполнителю.
Затихли аплодисменты. Симонов остался с нами за занавесом. Кто-то спросил его:
— Вам понравился наш спектакль?
— По-моему, неплохо,— ответил Симонов.
— Правда?
— Конечно, правда,— подтвердил Константин Михайлович,— Я вообще правдивый человек.
Велико было наше волнение, и начавшийся разговор, сначала неуверенный, беспорядочный, постепенно стал непринужденней. Константин Михайлович, вспоминая свое военное прошлое, попросил у Николая Геннадиевича Ларионова, исполнителя роли капитана Сафонова, фуражку, надел на себя и так сфотографировался с нами на сцене...