Жизненная ситуация, составляющая сюжетную основу спектакля, сначала может показаться малоинтересной. В самом деле, что тут драматического? Продавщица совершила растрату, и ей, чтобы не попасть на скамью подсудимых, необходимо в течение трех дней собрать недостающую тысячу рублей. Продавщица, как это задано и мотивировано автором, безусловно, честная. Растрата — результат ее малограмотности, неопытности и, возможно, доброты, которой без злого умысла воспользовались односельчане. В общем, ясно, что страдает она невинно. Но разве трудно помочь ей: сложиться, например, по пятерке — и делу конец?! Так много близких людей, с которыми столько пройдено вместе, дружно пережито многое, даже война. Неужели же теперь, когда жить стало намного лучше, люди не помогут женщине, матери четырех детей, не соберут сообща эту тысячу рублей?
Конфликт кажется легко разрешимым, и поэтому зрителю, как и читателю одноименной повести В. Распутина, поначалу вроде и переживать не из-за чего. Он может даже посетовать, раздражаясь излишним и преувеличенным, как ему кажется, душевным смятением героев — продавщицы Марии и ее мужа Кузьмы.
Но почему так тревожно, почти трагедийно звучит музыка, вводящая нас в атмосферу затерявшейся среди сибирских лесов деревни. Отчего так беспокоен и тяжел нависший над нею багряный потолок неба? Именно — потолок, а не свод, не купол... И почему так беспомощно обрывается в ночи, не находя отклика, щемящий душу призыв: «Деньги для Марии! Деньги для Марии!»
Здесь, в этом мимолетном эпизоде спектакля, идущем не от автора, а от режиссера,— завязка подлинной драмы. Все, что до этого: сообщение ревизора, растерянность Кузьмы, слезы Марии — это только предисловие, логическая информация. А теперь, еще ничего не зная, только предчувствуя что-то недоброе, мы уже эмоционально заряжены и из зрителей превращаемся в горячих участников и союзников Кузьмы, идущего от дома к дому,— нет, не в поисках денег, в поисках людей, не растерявших человечности, не забывших слова гордого «товарищ», несущих в сердце своем величайшую из вер — веру в солидарность трудящихся!
Беда Марии становится испытанием для каждого из ее односельчан, мерилом их духовных, нравственных качеств. Спектакль об этом!
Точно, последовательно, настойчиво развивает режиссер мысль о коллективизме как одном из ценнейших и определяющих качеств советского образа жизни. Всем ходом спектакля он утверждает эту свою гражданскую позицию. Поэтому все, что расходится с нею, вызывает в нем недоумение, негодование, боль; отсюда — обнаженный нерв спектакля, его неслышимый, но явно различимый голос: «Люди, берегите друг друга! Если каждый сам по себе, то зачем мы все?!»
Ударные режиссерские эпизоды — сцены сновидений. В них — его идеал, его мечта. Ах, как просто мог быть разрешен конфликт, если бы!.. Но, увы! Это только сны, радужные надежды. В действительности все намного сложнее. Чтобы подчеркнуть это, режиссер обильно насыщает действие беспокойной, тревожащей музыкой, искусно составленной из произведений Г. Свиридова. Помогает режиссерскому замыслу и выразительная сценография: заборы, ограды, глухие стены и тот «потолок», о котором говорилось раньше, дробящие сценическое пространство на множество разъединенных ячеек, символизирующих глухоту, равнодушие людей, от которых зависела судьба Марии (художник В. Александров).
Спектакль строится по принципу контраста: свет и тень сменяют друг друга. По сравнению с повестью В. Распутин усилил в пьесе светлое начало; в спектакле эта тенденция получила еще большее развитие — и правильно! Ведь история Марии, а вернее, Кузьмы — это не только рассказ о существующих еще в нашей жизни фактах мещанства, ханжества, эгоизма; это также взволнованное повествование о силах, им противостоящих. Пафос спектакля — не уныние, а борьба. Она — в столкновении разных характеров, разных моралей, она — в преодолении человеком самого себя, в прозрении, заставляющем героев пьесы посмотреть на все окружающее и на самих себя новыми глазами.
Основную смысловую, да и эмоциональную нагрузку спектакля несет Кузьма (Н. Ларионов). В отличие от Марии, которая в возникшей драматической ситуации, в основном, «замкнулась» на себе и семье, что так естественно для любящей жены и матери, Кузьма пытается взглянуть на происходящее шире. В соответствии с режиссерским замыслом Кузьма — Ларионов весь преисполнен мыслью: как так получается, что в целой деревне, где деньги, без сомнения, имеются («Ведь копят же на мотоциклы, на моторы для лодок!»), он не может «наскрести» тысячу рублей? Ему, честному трудовому человеку, очень тяжко просить деньги взаймы, ноги его наливаются свинцом, подкашиваются, не идут, не пускают хозяина на унижение. Его мораль по-народному проста: если люди видят, что он, Кузьма, их сосед, их брат по труду, попал в беду, то почему бы им самим, без упрашивания с его стороны, не прийти на помощь? Часто глаза актера пытливо обращаются в сторону зрительного зала, тем самым заставляя каждого из сидящих в нем думать думой его героя, болеть болью его, Кузьмы, а может быть, и адресовать его вопросы себе, своей совести.