Такой выход спектакля за «свои рамки» некоторым критикам показался нарушением эстетических законов социально-психологической драмы (так определяется жанр пьесы В. Распутина). По их заученным понятиям, реалистический театр должен ставить драму таким образом, чтобы полностью соблюдался принцип «отстранения», чтобы герои жили на сцене, как в жизни, чтобы актеры играли не на зрителя, а на образ, создаваемый ими. Н. Ю. Орлов, разделяя принципы реалистической режиссуры, вместе с тем не забывает, что театр — это игра, что нет спектакля без зрителя, а потому «выйти» к нему — не значит разрушить образ. Важно здесь только одно: как это сделать. Кузьма — Ларионов, затевая неслышимый диалог со зрительным залом, вовсе не выходит из своего психологического состояния, он продолжает жить своей естественной жизнью в эстетической системе спектакля, но жить также и вместе со зрителем. Прием этот, надо сказать, часто встречается в режиссуре Орлова.
Есть в спектакле еще одна важная тема — тема времени. Она звучит как ответ на вопросы, терзающие Кузьму.
Первым начал разговор на эту тему дед Гордей (его превосходно играет П. И. Кулешов). Растущее разобщение людей он объясняет их отрывом от земли, влиянием городской цивилизации, с которой и связывается власть денег, торжество индивидуализма. И хотя слова Гордея — Кулешова не воспринимаются Кузьмой всерьез, многое в них заставляет задуматься («Скоро люди за «здравствуйте» будут деньги брать»), пожалеть, например, о старинных «помочах». В образе Гордея важна не столько распутинская идея «почвенничества» (идея, конечно, спорная), сколько идущие от «того времени» человеческие качества: отзывчивость, доброта, самоотверженность. И если над «теориями» деда режиссер и актер иронизируют, то благородство души его не подвергается сомнению. До подлинного величия поднимает своего героя Кулешов, когда тот с неподдельными слезами уговаривает Кузьму взять от него пятнадцать рублей, специально добытые у сына.
И все же «время деда Гордея» объясняет далеко не все. Поэтому большое значение постановщик придает мизансцене, в которой говорится о двух «других временах». Внешне статичная картина — душевный разговор Кузьмы, Председателя колхоза и Агронома — полна и глубочайшего смысла, и внутренней динамики. Кузьма, мудрствуя лукаво, сближает и отождествляет два факта: ситуацию с Марией и историю председателя, который «ни за что» отсидел в тюрьме семь лет — был взят в сороковые годы. Логика Кузьмы такова, что из-за «тогдашних» несправедливостей люди потеряли веру друг в друга. Председатель (В. И. Милосердов), истинный коммунист и борец за народное счастье, не согласен с Кузьмой, он с горячей верой доказывает, что сейчас «другое время». От того, насколько убедительно прозвучит слово председателя, многое зависит в идейной концепции спектакля. В свете этого понятно значение, какое придал сцене режиссер.
И как подтверждение этому — финал спектакля. Конфликт остается неразрешенным, нужная сумма еще не собрана, но Кузьма уже не одинок, рядом с ним друзья... Раздвигается беспредельная ширь неба («потолок» исчезает), светлеет панорама деревни. «Люди! Если каждый сам по себе, то зачем мы все?!»
Мне доводилось видеть спектакль «Деньги для Марии» в других театрах, и нигде тема времени не прозвучала так явственно, так выпукло, как в работе Н. Ю. Орлова.
Он вообще — мастер акцента. Критика (и челябинская, и свердловская, и московская) единодушно признала успех спектакля «Протокол одного заседания» в постановке Н. Ю. Орлова (1976 г.). Ему отдается предпочтение даже перед спектаклем Г. Товстоногова. Почему? Потому что в работе ленинградцев, как и в других театрах, центральным конфликтом спектакля было столкновение Потапова с Айзатуллиным. В спектакле челябинцев главным противником бригадира Потапова становится другой бригадир — Комков. Благодаря такому акценту нравственная проблематика углубляется.
Иногда, во имя желаемого акцента, режиссер идет на купюры в авторском тексте. Сняв последние реплики героев в пьесе А. Арбузова «Жестокие игры» и заканчивая спектакль молчаливой картиной у елки с явным символическим звучанием (встреча Нового года), Н. Ю. Орлов тем самым снимает мотив безысходности, содержащийся в тексте драматурга и вольно или невольно усиленный в ряде постановок (критика, например, отмечала мрачный, даже зловещий характер воплощения пьесы на сцене Ленинградского академического Большого драматического театра имени М. Горького.