Многие из них бродят в длинных хитонах, в серых рубищах - считают, что в таких одеждах Моисей выводил евреев из Египта...Мы приехали на машине и сначала немного заблудились среди палаток. Тормознули около седого хиппи, мочащегося веером, спросили. Он объяснил как доехать, не переставая мочиться."
Среди всей этой братии встречаются и просто приблудные гости Святой земли, например, художник Зураб, пришедший сюда пешком из Тбилиси. Он пришел в Иерусалим и жил здесь несколько месяцев, ночевал у кого придется, наутро тихо уходил, оставив записку: "Я вас лублу свечной лубову".
Но и все эти уличные зарисовки, самые что ни на есть живописные, все уличные карнавальные сценки, чередой сменяющие друг друга - тоже приедаются, И все пытаешься ухватить - ну если не Бога за бороду, то хотя бы ниточку сюжета, невидимый стерженек высшего смысла, на который Верховный Сценарист нанизывает все эти бесконечные грустно-веселые, трагикомические картинки, все эти разные-разные лица, все эти судьбы - и среди прочих, и твое лицо, и твою судьбу...
Натания - один из самых "русских" городов Израиля. Меня пригласили в гости друзья, живущие в сельскохозяйственном поселении под Натанией. Договорились, что встретят меня на "тахане мерказит" - центральной автобусной станции. Я не рассчитала время и приехала в Натанию на целых два часа раньше. Вышла из автобуса, отыскала место условленной встречи и так и простояла два часа, привалясь спиной к закрытому окошку будки "Информации". И все эти два часа передо мной протекала деятельная и своеобразная жизнь "таханы мерказит".
У входа в туалет на низком пластиковом табурете сидел слепой с аккордеоном. Залихватской веселой тоской неслось над автобусной станцией: "У че-ерно-го моря!".
Справа от меня - к действующему окошку "Информации", где сидел русскоговорящий служащий, подходили один за другим только русскоговорящие пассажиры.
Слева - на венском стуле сидел пожилой человек в шапке-ушанке, в драных джинсах и кричал: "Телекарт! Телекарт!".
Вокруг бродил уборщик с совком на длинной ручке и с таким же веником. Лениво кружа по тротуару, он сметал в совок окурки, крышечки от пивных бутылок. Я видела, как постепенно он приближается к оброненному кем-то шекелю и подумала: если не заметит, я подберу. Он подошел и стал сосредоточенно сметать шекель в совок. Тот не поддавался, так он носком ботинка поддел монету, смел в совок и опрокинул его в мусорный бак на тачке. Я молча смотрела на его действия.
- Вы смели шекель, - сказала я ему.
- Ну так шо?
Я с любопытством на него смотрела:
- Значит, вы видели, что смели шекель?
- А шо, я пальцами должен в хразь лезть?
Мужик в шапке-ушанке, торгующий телефонными карточками, к тому же, скупал краденное. Причем, краденное тут же, в мелких лавочках на станции, что называется - не отходя от кассы. Время от времени к нему подбегали какие-то юркие темные личности и, оглянувшись по сторонам, вытаскивали то шарфик из-за обшлага рукава, то коробочку с электробритвой из-под полы куртки...
"У че-ерно-ого моря!"" - неслась над "таханой мерказит" аккордеонова растяжка.
Неподалеку на складном столике хабадники предоставляли услуги "молитвы на одной ноге".. Руководил всей этой индустрией крошечный хасид в униформе: черный сюртук, черная шляпа. Маленькой пухлой ручкой он хватал пробегающих мимо мужчин, другой ручкой делал зазывный жест типа "не проходи мимо своего счастья".
Подходили, в основном, мальчики-чернокипники, наматывали на руку кожаный ремешок, повторяли, раскачиваясь, слова молитвы: приближалась Суббота.
Проходящие "русские" не то что отшатывались - даже лягались. Все это время маленький хасид не расставался с сотовым телефоном, зажав его между плечом и ухом, он говорил по нему почти постоянно. Вообще, создавалось впечатление, что он руководил по телефону группой захвата заложников, потому что время от времени кричал на иврите: "Хаим, ты его держишь? Не отпускай! Держи его за яйца!"
"У че-ерно-го моря!" - Слепой напротив сидел, склонив голову к аккордеону, улыбался, шевелил пальцами и чему-то кивал.
А что касается уличного говорка, подобранных, подхваченных с панели обрывков диалогов... - да, и это моя бедная пища, хлеб насущный, вернее, отруби, из которых поди еще сваргань нечто съедобное!
...Скандал в благородном семействе: некая певица, трансвестит, в прошлом красивый йеменский юноша, а ныне - роскошная, накачанная гормонами дива, завоевала первый приз на международном конкурсе. Некоторая оторопь израильской общественности: с одной стороны, приятно за отечество, с другой стороны неловко за отечество: неужто, говорит мой сосед, не нашлось в Израиле певца "поопределеннее"? Левые, либералы и борцы за всевозможные права всевозможных меньшинств ликуют. В Кнессете торжественно вручают диве правительственную награду, причем, депутаты из религиозных партий либо покидают зал, либо чувствуют себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Что уж там скрывать: согласно некоторым постулатам иудаизма, лауреата международного вокального ристалища следовало бы побить камнями.
Впрочем, весьма скоро портреты красавицы заметно поубывают со страниц газет и журналов, с экранов телевизоров. Левые подозрительно скоро умолкают. Выясняется, что в идеологическом отношении международный лауреат "подкачала".
И вот, подслушанный мною разговор в автобусе:
- Спорим, когда в Кнессете ей вручали награду, мужики-депутаты пялились на нее и мучительно пытались вообразить - как там у нее в штанах?
- А левые-то, надеялись, что сделают ее знаменем страны и демократии. Таким перелицованным знаменем. Но не тут-то было! Она оказалась довольно консервативным мужиком - по политическим убеждениям. Все-таки, в прошлом она была восточным мужчиной. И идеология левых ему, оказывается, абсолютно чужда. Более того, он ведет традиционный еврейский образ жизни. Например, по субботам зажигает свечи.
- Зажигает свечи?!
- Ну да, он же, все-таки, еврейская женщина...