Когда я связался с госпожой Нахимовой, она сказала, что ее супруг в отъезде, вернется не скоро, но, если нужно, сама готова ответить на вопросы интервью, поскольку она в курсе мужниных дел и на тот громкий аукцион они ездили вдвоем. И тогда я подумал, что это будет даже интересней — откровенный рассказ от лица женщины, бытовые и житейские подробности вместо финансово-юридических.
Она пригласила меня к себе домой, и мы сидели на ее просторной кухне под сиреневым абажуром. Не знаю, как так получилось, что из двухчасового разговора с этой прелестной женщиной я вынес только одно слово: страх. Ей было понятно, что готовятся не обычные торги, а какое-то неординарное событие, в котором ее супругу предстоит сыграть особую роль. Было страшно отпускать его одного, и потому она категорически заявила, что поедет с ним. Мелькало предчувствие, что с этого дня карьера ее блестящего и без того успешного мужа взлетает на государственный уровень, но сильнее таких предчувствий был необъяснимый, буквально опрокидывающий страх не вернуться домой.
Я почти не исправлял текст интервью, только подсократил до нужного объема, оставил на рассмотрение своему начальству и поехал в редакцию гламурного журнала «Beauty of Beauty», где мне назначило встречу другое начальство. Журналу требовались внештатные авторы, а я искал дополнительный заработок, потому что, как я уже говорил, газета платит мало да еще часто задерживает гонорар.
Пока ждал шеф-редактора «Beauty of Beauty», мне удалось расслышать несколько очень специальных кулуарных бесед, из которых я мало что понял, но две фразы поразили мое воображение. Девочка в кратчайшем платьице, похожем на мужскую майку, в тяжелых спецназовских ботинках и кружевных прозрачных чулках чуть выше колен сказала с огромной горечью: «Ты пойми, сегодня зарплата четыре тысячи долларов — это жопа!» Другая, более взрослая сотрудница в строгом купальном костюме, надетом поверх офисного, внушала кому-то по телефону: «Волосы в этом сезоне должны быть неперфектными. Если не веришь, можешь у Оксаны спросить».
Шеф-редакторша подарила мне пластмассовую ручку с логотипом журнала и поручила написать пробный рекламный текст о салоне дамского белья «Бельэтаж». Я спросил, есть ли какие-то пожелания или требования к тексту. Она ответила довольно туманно, что писать нужно очень лирично, но главное — вписаться в стилистический формат.
Я уехал назад в свою редакцию и после окончания рабочего дня больше полутора часов вымучивал из себя оду нижнему белью. Начиналась она так:
«Выбор подарка для любимой — непростое дело. Подарок должен быть утонченным и романтичным, напоминать о весне в ваших чувствах, даже если за окном поздняя осень. Именно таким подарком может стать белье, представленное в салоне „Бельэтаж“».
А заканчивалась так:
«Чтобы потрясти воображение и угодить той единственной, которой заняты все ваши мысли, посетите салон „Бельэтаж“ — он не обманет ожиданий!»
Домой приехал поздно, уставший, но в чудесном настроении, как у именинника. За ужином Лариса рассказала, что ее директриса едет с мужем отдыхать на египетский курорт. Неожиданно для самого себя я сказал: «Почему бы и нам не поехать туда попозже?»
Вместо ответа Лариса посмотрела на меня с горестным недоумением: она совсем не видела хороших перспектив. А я их видел, хотя в реальности мы пока наблюдали только задержку зарплаты, которую главбух объясняла тем, что господин Федюшин отбыл в командировку за границу, а финансисты в его отсутствие не могут подписать какой-то документ. Но ведь Геннадий Ильич уже скоро приедет! А я, признаюсь, готов был ждать и подольше, чтобы продлить это волнующее предвкушение подарка судьбы.
Видя мое легкое настроение, сын Алеша встрял в разговор и напомнил о новом телефоне, без которого он просто не может жить. И здесь я тоже позволил себе намекнуть на скорое будущее, пусть и без указания сроков.
По вине Алеши вдруг вспомнил, что, когда мне было десять или одиннадцать лет, я погибал от желания стать обладателем игры под названием «Хоккей настольный» из магазина «Культтовары». В мире не было ничего заманчивей и прекраснее, чем эта алюминиевая коробка, изображающая ледовое поле, с тесными прорезями и штырьками — на них насаживали плоские сгорбленные фигурки хоккеистов, чтобы гонять рычажками взад-вперед. Уже не помню, у кого я видел это сокровище, возможно, у мальчиков из нашего двора, но такие счастливцы в природе существовали. Отец приходил в синей заношенной спецовке со своего механического завода, и я каждый вечер вымаливал у него настольный хоккей. Он то сразу отвечал отказом, то спрашивал о цене и впадал в хмурую задумчивость. Игра стоила двенадцать рублей. Как я сейчас понимаю, за такие деньги отец мог полмесяца обедать в заводской столовой. Наконец мне было отказано окончательно и моя светлая спортивная мечта угасла.