Кощей тихонечко по стеночке миновал ее и пошел по гулко ловившему отзвуки шагов каменному коридору. Перед глазами стояли обои в обновленном семейном гнездышке новобрачных — потому и проснулся, — а на них рукой несомненно талантливого художника намалеванные блинчики, оладушки, ватрушки, сырники, кренделечки, пирожочки, печенечки, петушки и рыбки на палочках да связки баранок и бубликов.
Как уснешь после всего этого?! Вот Кощей и отправился в кухню. Конечно, результат его усилий с тем, что готовит Ягуша, не сравнить, но ведь недаром он чародей знаменитый.
Вошел он в помещение, прищурился — запылал огонь в очаге. Повел плечом — зависли под потолочным сводом колдовские шары-светильники. А дальше — все в силе воображения, а то уж больно подстегнуто оказалось воспоминанием о тех обоях. Принялись на столе длинном появляться блинчики да оладушки — золотые, румяные, жаром так и пышущие. В довершение сметанки кувшинчик и меду бочоночек сами пришли и посреди столешницы установились.
— Ах… — протянул Кощей, расплывшись в улыбке.
— Хорошо-то как, — проронил он позднее, первый блин уминая.
— Вернулся? — поинтересовался Ворон, когда спустя некоторое время Кощей проскользнул к себе в комнату.
— Разве не очевидно? — фыркнул тот.
— Очевидно, — ехидно передразнил Ворон и тоже фыркнул. Он явно чем-то был очень доволен: видать, переспорил-таки Сову. — А творил чего?
— Над златом чах, — не то чтобы Кощей вдруг испытал нехарактерную для себя стеснительность, но прямо отвечать не пожелал. Да и оригинальным показалось придуманное объяснение: вкусности удались на славу — просто золотые.
— Кар, — усмехнулся Ворон, кажется сообразив, что к чему, и аллегорией восхитившись. — Ну, спокойной ночи, раз так.
— Утра, — улыбнулся ему Кощей.
— У нас когда проснулся — тогда и утро, а я выспаться наконец хочу, потому — ночь.
— Спокойной, — умиротворенно пожелал Кощей и с наслаждением растянулся на постели, повернулся на бок, ладошку под щеку положил да и уснул.
Следующей ночью он снова встал в глухой час. И потом — тоже. Домочадцы подхватили игру под названием «чахнуть над златом» с удовольствием и постоянно напрашивались на посиделки, а Кощей почему-то совершенно не чувствовал раздражения по этому поводу.
Вскоре по всей земле сказ пошел о том, как чах над златом Кощей Бессмертный. В былинах и песнях воспевалось. Да что какие-то там сказания! Волхвы и те утверждали.
Когда в царстве-государстве человеческом вдруг денежный кризис настал, Иван-царевич сразу понял, как его решать требуется. Пошел он тогда к царю-батюшке и стал упрашивать отпустить его в царство Кощея. Царь-батюшка на него грозно посмотрел, брови насупивши, но вместе с тем и приветливо — только он так мог. В общем, поглядел… как на дурака. Старший брат, не скрываясь, у виска покрутил, а средний сделал вид, будто на потолке побелка осыпалась и обнаружилась особенно ветвистая и красивая трещина.
В конце концов уговорил их Иван. На радостях даже коня не взял: как был, так в путь и отправился. Шел полями широкими, лез горами высокими… и прочим, чем полагается. Посохом служила ему палка, башмаков и вовсе не имелось (кризис же). Наверное, если бы не Сова Большая Голова, не дошел бы вовсе. Присмотревшись внимательнее, Иван таки понял, что не только голова у Совы большая, но и все остальное тело довольно упитанное. Она-то и проводила его к замку Кощея.
Вошел он в ворота, железом обитые, пробежал по стальному мосту над огненной рекой, едва пяток не опалив, остановился перед решеткой из булатных лезвий. Стоило подумать, как же дальше быть, — она возьми и поднимись. Прошествовал Иван по большой круглой площади, состоявшей из окружностей, вырезанных из черного и белого мрамора, поднялся по широкой лестнице из горного хрусталя. Дубовые двери, инкрустированные самоцветами, сами перед ним отворились, пропустив в зеркальный зал с круглыми колоннами, высокими сводами, огромными окнами с витражами и золотым троном у дальней стены. По всему выходило, кому уж не грозил кризис — так Кощею.
Страшно стало Ивану посреди красоты такой. Подумалось ему: раз Кощей сумел подобное чарами сотворить, то и силой обладает безмерной. Сказывали, немало он народу сгубил, да делать все равно нечего.
Иван поднял голову повыше — пусть не думают, будто испугался, — челюсть выпятил и вперед направился.