– Всё-таки завели себе кавалеров из местных. А я считала их за порядочных. Вчера ночью их привезли на машине… В первом часу. А ещё с высшим образованием… Та, которая блондинка, инженер как будто, даже «шпильки» сломала, – делилась новостями у ограды хозяйка с владелицей соседней усадьбы.
Катя заметила Косту и ввела его во двор. Сели на скамью под инжиром. Ася ушла ремонтировать «шпильку».
– Едете? – спросила Катя.
– Летим. Из Адлера. Завтра утром.
– Я бы вас направила к своим, но мама уехала в Крым, бабушка к родичам в деревню… Чего вы улыбаетесь? – спросила Катя.
– Хотел спросить вас, понравился ли вам Алиас Эшба?
– Очень. Все понравились. Я чувствовала себя так, словно гостила у родных.
– Когда приедете в Ломоносовск?
– Может быть, вместе с вами.
Слова, сказанные Катей в ответ, Коста принял как должное. Катю это задело. Почему он так спокойно встретил её сообщение? Он даже не повернул головы, продолжая смотреть на море, как будто его заинтересовал идущий к причалу пароход.
– Я лечу вместе с вами. Завтра, – с какой-то резкостью сказала Катя.
– И Ася?
– Ася остается. Она с новой знакомой поедет в Одессу, как было задумано.
– Сейчас позвоним в Адлер насчёт места в самолете.
– Может и не быть места?
– Лето. Тогда вы полетите с Анатолием, а я следующим рейсом.
– Но полетите?
– Обязательно. Я уже получил задание абхазской газеты и своего радио.
– Вас даже не интересует, почему я внезапно возвращаюсь в Ломоносовск?
– Уверен, – ради благородного дела. Разве не так?
– И вы бы так поступили?
– Абхазцы считают: помочь человеку – высшее благо в жизни.
– Лететь в Ломоносовск решила сегодня утром.
– В ответ на выраженные вам чувства в семье Эшба?
– Не только. Русские считают: помочь человеку – высший долг.
Хозяйка не могла понять, о чем там говорят под инжиром. Почему не слышно смеха, восклицаний. Она ведь знает, как разговаривают «теперешние молодые» – хи-хи-хи, ха-ха-ха.
– Беседуйте, беседуйте, – с особой интонацией проговорила хозяйка, появляясь в районе инжира. – Я схожу в магазин.
Ей очень хотелось, чтобы Катя повела себя «как другие».
– И мы уходим, – сообщила Катя, она уловила интонацию хозяйки, ироническую, злонамеренную.
– А чего вам уходить? Такой приятный молодой человек. Глядите, Катя, местный, а кудрявый, блондин и глаза голубые…
– Я уже заметила.
– Где вы вчера с утра гуляли?.. Я уже спала, слышу – машина подъехала. Далеко ездили?
– Ездили на дачу к моему брату, министру, – ответил Коста, у которого не было брата.
– Какой же министр? – посерьезнела хозяйка.
– Охраны общественного порядка.
– Которому милиция подчиняется?
– Ага.
Милицию хозяйка считала своим главным противником, ей до всего дело. А дел разных, не очень законных, у хозяйки домашней «гостиницы» хватало.
– Ну чего я стою, пришёл такой дорогой гость… Я вам кофе сварю, по-турецки… Такой вам нигде не подадут, – заюлила хозяйка и метнулась в дом.
– Зачем вы упомянули брата-министра? – улыбнулась Катя.
– Для принудительного уважения. Курортные домохозяйки – самая вредная часть человечества, их не грех держать в страхе. Я заметил, какую она мину состроила при моем появлении у калитки.
– Тогда одобряю вашу моральную атаку.
– Из этих же соображений я еду в Ломоносовск. Анатолий человек слишком доверчивый… Вряд ли ему с его характером удастся найти Тамару Мухину.
– Из этих соображений и я еду с вами.
Оба встали. Усидеть после того, как решен важный вопрос, могут немногие, это хорошо известно драматическим режиссерам.
– Неужели мы будем пить кофе по-турецки? – весело спросил Коста.
– Удобно ли уйти?
– Как зовут вашу хозяйку?
– Ефросинья Мироновна.
Коста вошёл в дом и вскоре вернулся.
– Кофе будут пить хозяйка и Ася, – сказал Коста. – Это решено. Прошу вас, пойдёмте в агентство Аэрофлота. Там уважают журналистов радио, мы им помогаем в их трудном деле.
Раскрасневшаяся хозяйка провожала гостя до калитки и просила заходить без всяких, попросту. Шутка сказать – брат министра. И ещё какого!
КТО СЛЕДУЮЩИЙ?
– Человек, не умеющий возражать самому себе, никогда не достигает цели и губит всё задуманное им, будь он конструктор, следователь, художник, писатель или даже Наполеон. Самое опасное для человека – азарт и тщеславие, – говорил когда-то Воробушкину профессор педагогического института.
Воробушкин дважды решительно возразил себе. Первый раз по окончании медучилища, второй раз – став педагогом. Этого мудрого из мудрых правила он неуклонно придерживался и теперь, будучи оперативным работником. Евгений Иванович твердо знал: самое опасное – это создать легенду, нарисовать самому себе картину и принимать в расчет только то, что дорисовывает её. Неуемное воображение рождает азарт, и если его питает честолюбие, тщеславие, то носитель этих черт губит одновременно дело и себя.
Перед отбытием в Ростов-на-Дону Воробушкин, взвесив всё обстоятельства и неоднократно возразив самому себе, пришёл к выводу, что Бур, спугнув такую хищную и сильную птицу, как Джейран, поставил всё дело под разительный удар и обольщаться легким успехом нельзя. К тому же серьёзно затрудняет дело характер Бура, его темперамент и жажда мщения.
Воробушкин как в воду глядел – Пухлый всполошил Джейрана, и тот не прилетел в Сухуми. К счастью, и Джейрана преследовал азарт, хотя и иного характера – азарт хищника.
Прибыв вместе с Воробушкиным в Ростов-на-Дону, Бур позвонил в управление торговли, ему ответили, что Матвей Терентьевич в больнице. Серьёзно болен.
– Неужели?! – воскликнул Богдан. – Выкинет номер и помрёт, вот это будет аттракцион.
Лечащий врач, полнокровная строгая женщина, бесстрастно убеждала Бура:
– Пока ничего опасного. Были сердечные спазмы. Через несколько дней выпишем больного Пухлого.
– Через несколько дней, это точно?
– Наверное. Больной Пухлый слушается, ведет себя хорошо. Просил не беспокоить. Свидания не разрешаю. Могу передать, что вы навестили его.
– Передайте, пожалуйста, что приходили из его учреждения. По поручению месткома, – скорбно сказал Бур.
Оставив подарки, Бур с постным видом пошёл к выходу, к воротам, где его ждал Воробушкин.
– Правильно сделали, что не назвали себя, – заметил Евгений Иванович.
– Еще бы! Узнав, что явился я, он может назло дать дуба.
Воробушкин, раздумывая, пошёл вдоль липовой аллеи, что-то решая.
– Посидите на скамье, я уточню – стоит ли нам ждать выздоровления вашего дяди.
Воробушкин прошёл к заведующему отделением.
В отгороженном кабинетике за столом сидел черноволосый смуглый человек с сонными круглыми глазами, Воробушкину не требовалось изображать обходительного человека. Мог ли заведующий подумать, что посетитель с лицом лирического героя кинофильма – оперативный работник милиции? Мог ли заведующий терапевтическим отделением помнить, что гордость советской сатиры, писатель Евгений Петров, человек с обаятельным обликом, когда-то успешно, вдохновенно работал в уголовном розыске?
Элегантный симпатичный молодой человек был встречен заведующим не восторженно, но и не безразлично.
– Слушаю вас, – поднял тяжёлые веки врач Касымов.
– Мне поручили осведомиться о здоровье товарища Пухлого.
– Позвольте, вчера уже были из вашего учреждения. Я им сказал – положение серьёзное. Очень усталое сердце. Идут исследования.
– Еще долго пробудет у вас?
– Не меньше двух месяцев, в лучшем случае. Мне звонил ваш начальник Меркуров, он знает.
Идя к троллейбусу, Воробушкин сказал Буру:
– Додя, лечащий врач сказал правду, а заведующий отделением намеренно ставил дымовую завесу. Он либо приятель Пухлого, либо получает мзду за предоставление убежища.