После этого вопроса Анатолию уже как-то не хотелось беседовать с лейтенантом милиции. Он подчеркну-то по уставу взял под козырёк и произнес:
– Благодарю вас, товарищ лейтенант.
И вышел.
– Какой душа-любезный. Чтобы милиция разыскивала его знакомую. Позволяют себе… – усмехнулся дежурный.
Выйдя из архива, Катя сказала Косте:
– Видели сухаря?
– Причем залежавшийся на складе, – добавил Коста.
– Кто его начальник? Может, к нему обратиться?
– Попробуем.
Направились в областное управленце, коему подчинен архив. Начальнику областного управления доложили, – может ли он принять корреспондента абхазской газеты.
– Абхазской?
Ну как же! Начальник отдыхал в Сухуми. Сколько приятных воспоминаний.
– И вы из Абхазии? – особенно любезно поинтересовался начальник, обращаясь к Кате.
– Нет.
Коста изложил суть дела. Катя рассказала, какое странное, если не сказать больше, впечатление произвел на них завархивом. Начальник взял трубку телефона:
– Вам оставили заявление о розыске Тамары Мухиной? К завтрашнему утру представить мне ответ. Подключите весь личный состав. Всё!
Начальник явно не торопился отпустить приятных посетителей.
– Может быть, Тамара Мухина и сейчас находится в Ярославле. Нельзя ли проверить через ваше бюро адресов? – спросила Катя, не подозревая, что Тамара в этот час находится не то что в Ярославле, а в этом кабинете.
– Заходите завтра к двенадцати ноль-ноль. Скажем вам обо всем.
На другой день в двенадцать ноль-ноль начальник областного управления сообщил: Тамары Мухиной сейчас в Ярославле нет. Это точно. Её эвакуировали весной 1943 года в город Ломоносовск.
Через несколько часов Тамара Мухина вторично покинула Ярославль. На сей раз поездом Москва – Ломоносовск, сопровождаемая верными рыцарями, поставившими себе задачу разыскать её во что бы то ни стало.
ВЗГЛЯНИТЕ НА НЕГО
Напутствуя Анатолия, старший в роду Эшба сказал правнуку:
– Катя – девушка достойная нашего рода. Она принесет нам радость.
Это Анатолий знал и без прадеда. Еще с того вечера у маяка, когда швартовался «Адмирал Нахимов», старший лейтенант Эшба при Кате чувствовал себя, как рядовой первого года службы, для которого старшина – Катя – полубог.
Еще сказал прадед:
– Скажи нашей Тамаре, что её в Акуа ждут двести восемьдесят шесть родственников. И я – Алиас Эшба. Пусть скорей едет домой.
Затем Алиас извлёк из кармана шестьсот новых рублей.
– Купи что полагается для девушки из хорошей семьи. Правнучка Алиаса Эшбы должна выглядеть достойно.
Анатолий обнял прадеда. Он был счастлив ещё до напутствия старейшего… Он любил Катю и гордился собой. Одновременно приходил в ужас: он ведь мог полюбить другую девушку, если бы в течение своей жизни не встретил Катю? Мог. Ах, какое несчастье могло произойти!
В Акуа Анатолий трепетно-ревниво следил за глазами родственников – нравится ли им Катя?
Тётушки наперебой хвалили Катю – какая благородная девушка! Словно она родилась в их славной семье. Что говорить, гостья вполне достойна быть женой Анатолия. Это была высшая аттестация. Стоило Кате в саду занозить палец, как весь личный состав тётушек и двоюродных сестер единодушно воскликнул:
– Пусть все твои болезни перейдут ко мне! – И это было не формальное требование.
Около девяти вечера Катя, Анатолий и Коста вошли в вагон-ресторан поезда Москва – Ломоносовск. И странно, в этот час в ресторане сравнительно тихо, пристойно, не слышны хмельные возгласы об уважении и любви к собутыльнику.
– Нет пива, – догадался Анатолий.
Эшба был прав: необузданные любители пива, ввиду его досадной дефицитности, быстро превращают иной ресторан в неприглядную пивнушку. За столиком у зеркальной перегородки сидел одинокий пассажир, импозантный, осанистый, и курил, остальные столики не заняты. Прогноз синоптиков заставил Курбского сесть в поезд Москва – Ломоносовск. Он оплатил оба места в купе, чтобы следовать без соседей.
Последние три года Курбский, по церковной метрике Прохорчук Николай Гаврилович, кочевал по паспорту на имя Лаврова Льва Ивановича. Решив ехать в Ломоносовск, вернулся к паспорту на имя Курбского Л. К. Увидев Катю, он невольно чуть привстал и сделал движение рукой – здесь свободно. Жест был принят как учтивость, Катя благодарно улыбнулась.
Курбский растерялся: столь неожиданно явилась та, ради которой он, как нетерпеливый, опрометчивый юноша, мчался на берег Белого моря.
Курбскому принесли ужин и коньяк. Анатолий сделал заказ, попросил принести вино, если можно – грузинское. Катя, в костюме цвета спелых вишен, несколько возбуждённая, сидела напротив того, кто, увидев её, наконец возмечтал о высшем благе, дотоле неизвестном ему семейном счастье.
Курбский ждал. Он знал, что, разливая вино, молодые горцы непременно спросят разрешения наполнить его бокал. Коста, держа бутылку, обратился к Курбскому:
– Извините… Мы не знакомы. Разрешите ваш бокал…
Курбский разрешил. И оглянулся. Он искал глазами официантку. Тут же заказал шампанское. Косте не понравился жест соседа, он нахмурился. Но Анатолий взглядом успокоил его.
Опьянённый удачей, человек без паспорта, Прохорчук-Лавров-Курбский развязно разговаривал с Катей. Импозантный авантюрист не мог бы даже вспомнить, когда он был столь увлекательно разговорчивым. Между тем его назойливое внимание к незнакомой девушке уже становилось оскорбительным для её спутников. Несколько раз Катя пыталась унять красноречие Курбского, но он, предлагая тост за тостом, не желал замечать, как закипает Коста.
Анатолий знал: Коста может сорваться каждую секунду, и старался улыбками и короткими фразами по-абхазски охлаждать его.
– Не будь дикарем, – наконец строго сказал на родном языке Анатолий.
– Я дикарь?! А он?!
Секунду-две Коста помедлил, сказал «извините», встал и пошёл к выходу, как оскорбленный рыцарь, у которого незаконно отняли меч, Курбский не умолкал, ему было не до внезапно ушедшего соседа.
Катя, глядя вслед Косте, удивленно расширила глаза… В ресторан входил Воробушкин и с ним тёмноглазый с горским носом, встречавшийся ей в Сухуми.
Бур увидел Катю и резко повернул обратно. На нём была пижамная куртка, поверх неё надет пиджак. В таком виде предстать перед своей мечтой он не мог.
Двигаясь к столику Кати, Евгений Воробушкин просто так, из профессиональной осторожности, чуть поднял левую руку, сделав многозначительные глаза. Катя поняла.
Подойдя, Воробушкин поклонился Кате, она протянула руку и стала представлять друзей и нового знакомого.
– Курбский, – услышал Воробушкин.
– Леон Константинович, – добавила Катя.
– Очень приятно, – улыбнулся Евгений, не назвав себя.
Оперативные работники, охраняющие покой граждан и государства, зачастую незнакомые с системой Станиславского, отлично вживаются в любой образ без репетиций. Воробушкин как будто даже не взглянул на Курбского. Тут же обернулся, чтобы глазами предупредить Богдана, но тот исчез. Лейтенант догадался, что Бур, увидев Катю, вернулся в вагон, чтобы принять соответствующий вид. И верно, вскоре Богдан снова вошёл торжественно-великолепный, в чёрном костюме, белоснежной рубашке и умопомрачительном галстуке. Бур и Воробушкин сели за столиком поближе к выходу.
– Богдан, я хотел познакомить вас, но помешал вон тот, что сидит напротив девушки… – тихо сказал Воробушкин.
Бур сжал черенок ножа, нож был девственно туп.
– Взгляните на него… Незаметно. Фамилия его – Курбский, Леон Константинович. Вспомните фото.
Бур мгновенно переключился. Он, как бы безразлично, оглядел Курбского и, окончательно остыв, шепнул:
– Он. Я его видел мельком в компании Джейрана, но не знал, что это тот самый…