– Очень приятно. Зося живет на улице Репина.
– Глядите, и я проживаю на той же улице.
Зося прикусила губку, мама всплеснула руками – входит Яша, а за ним милиционер.
– Что случилось? – едва слышно спросила Зося.
– Нарушил тишину. Громко разговаривал с гетманом Богданом Хмельницким, – протокольным голосом сообщил Горпинич.
– Так он больше не будет, – умоляюще произнесла Зосина мама. – Отпустите его. Ну прошу вас.
Яша сиял. Какая у Зоей золотая мама.
– Извините. Я пришёл вроде дружка, – рассмеялся Горпинич.
– Не вроде. Зосенька, если бы не сержант Горпинич, я не нашёл бы вас в «Гастрономе». Так что Сашко – мой друг.
– А чтоб вас! Нашли время шутковать, – притворно рассердилась старшая Грай.
Мама Зоси, мастер ОТК обувной фабрики, оказалась и мастером-кулинаром. Такого борща с чесночными пампушками Яша не ел последние двадцать шесть лет, со дня своего рождения.
Зося приняла все меры, чтобы Яша понравился маме. На тахте в футляре покоился концертный аккордеон, взятый у знакомых. Вскоре мама Зоей смахнула слезу. Ну как же – инженер, ласковый, воспитанный, в дружбе с милицией, играет на аккордеоне, как артист. Почему не поплакать, в самом деле!
ВРЯД ЛИ ЗАБУДУ ЭТОТ ВЕЧЕР
Ломоносовск город старинный. И незаслуженно забытый Госпланом и Министерством финансов.
– Нет, вы напрасно, – уверяет вас истый патриот-ломоносовец. – Уже ассигнованы крупные суммы на благоустройство… На улице Фрунзе, вы заметили, работают… асфальтируют… На улице Свердлова три дома строят… А мост через Двину? А новый вокзал на правом берегу?
Мост через Северную Двину – железнодорожный, трамвайный, пешеходный – действительно строится. И вокзал строится.
А пока, чтобы попасть с левого берега на правый… Впрочем, сейчас это совершают Катя, Анатолий и Коста.
Скорый поезд закончил дальний пробег. Дальше ехать некуда. Пассажиры выходят на широкий деревянный перрон. В Ломоносовске пока что и вокзал деревянный, и городские тротуары, и дома, и набережная – кругом дерево.
По узкому проходу между двумя заборами пассажиры тянутся к пристани. Речной вокзал амбарного стиля (конечно, деревянный) и широкий дебаркадер, тоже дощатый…
Пассажиров ждал пузатый пароход «Двинск», ровесник Ломоносова. Борт парохода чуть ниже дебаркадера, так что пассажиры запросто опускают ногу на палубу. Справа – опоры будущего моста.
Но как красива Двина! Широкая? Не то слово. Могучая? Не то слово. Оживленная? Тем более не то слово.
Проходят красавцы многоэтажные морские лесовозы, танкеры, теплоходы. Буксиров не перечесть. Город на правом берегу. Отсюда, с левого берега, он манит вас – скорей бы увидеть его.
Наконец пароход задымил, отчалил. Через пятнадцать минут пристань пригородного сообщения. Всё покрашено. Кругом опрятно… Но что-то давнее, застойное, несовременное. Впрочем, город строится.
Ломоносовцы утверждают, что на Севере население бескорыстней, прямодушней и честней, чем на юге.
– Жулики, хапуги у вас есть? – спрашивают гости.
– Это приезжие, – отвечают северяне. – Чем дальше на Север, тем меньше замков, запоров, ревизоров, контролеров…
«Хороший комплимент», – думает гость.
В самом деле, северяне народ гордый, сдержанный, самоотверженный. Что-то очень роднит его с исконными жителями берегов Невы.
Дядя Кати, бывший главбух областной и городской милиции, Семён Миронович Ольгин, отчаянный «козлист», пил чай в темпе. Его торопил «козёл», бульварное домино, и ожидающие соратники-«забойщики». Домино – игра хмурых отшельников, равнодушных к чтению, музыке, окружающей жизни, Очень удобная игра – она не требует ума и иных душевных качеств. Главное – стук, удар, от которого «забойщик» прогрессивно тупеет. «Козел» не оправдан даже на кораблях дальнего плавания, если рядом лежат шахматы, шашки.
Семён Миронович долго не мог сообразить, как это можно прервать отпуск из-за какого-то кавказца, который ищет свою сестру.
Катя из дому по телефону пыталась растолковать дяде, какие чувства побудили её, но дядя Семён, уже три года с утра до ночи «забивавший козла», никак не понимал.
– Сейчас приеду. Вы должны нам помочь.
– Катенька, я спешу… Меня ждут. По делу.
– «Козлисты» на бульваре?
– Это мои друзья.
– И меня ждут друзья. Мы во что бы то ни стало должны разыскать дочь подполковника Мухина, Тамару Мухину.
У дяди вырвался сольный звук, словно его схватили за горло и не дали говорить.
– Что с вами? Дядя, что случилось?
– Понимаешь, взял папиросу в рот горящей стороной.
Всё-таки сообразил, что сказать, несмотря на трехлетнего «козла».
– Катя, между прочим, как зовут девушку?
– Тамара Мухина. Из Краснодара. Я же сказала.
Обвисающие щеки бывшего главбуха стали бураковыми, он закашлялся. Круглые серые глаза выпучились… Кто, как не он, знал, что Катя Турбина и есть Тамара Мухина.
– Катенька, да ведь ты и есть…
Жена Семёна Мироновича выхватила трубку и оттолкнула мужа от телефона.
– Катюша, милая, с приездом! Как отдохнула? Ты приходи. Прямо сейчас, хочу поглядеть на тебя. Вот и хорошо. Беги, милая.
Анастасия Николаевна глянула на мужа, как электромонтер на человека, который намерен был ухватиться за провод высокого напряжения.
– Совсем ума лишился. Один «козёл» в голове. Мать ей ничего не говорит, так ты вздумал объяснить.
– Они же специально приехали, – вяло оправдывался Семён Миронович.
– Ну и что? Вернется Клавдия, она и решит, кому чего знать положено.
Анастасия Николаевна работала на трикотажной фабрике браковщицей, на той фабрике, где главным инженером Клавдия Павловна.
– Совсем сдурел…
– Увидишь, они сами доберутся до правды…
– А кто им скажет? Кто знает?
– Найдутся.
Анастасия Николаевна задумалась.
– Вот что, Семён, ты сходи в свою милицию и попроси, пусть тебе дадут адреса разных Тамар по фамилии Мухина. Пока они будут ходить по этим адресам, приедет Клавдия.
– И Катя с ними ходить будет.
– И ладно. Пускай сама себя поищет, а мы никакого права не имеем, чтобы в такое дело вмешиваться. Двадцать лет молчали, и вдруг – круглая сирота, изволь радоваться.
Семён Миронович для вида ещё возражал, но через несколько минут поехал в городскую милицию.
К концу дня Семён Миронович вручил Кате список четырнадцати Тамар Мухиных, проживающих в Ломоносовске и его пригородах. Одно упустил Семён Миронович – в списке не был указан возраст Тамар Мухиных, иначе их осталось бы всего три Тамары в возрасте двадцати – двадцати двух лет.
Катя позвонила в гостиницу. Трубку взял Анатолий. Коста ушёл осматривать город.
– Анатолий, как устроились?
– Спасибо, хорошо.
– Анатолий, мне кажется, вы чем-то недовольны?
– Что вы… Просто не могу забыть вечер у маяка, когда пришёл «Адмирал Нахимов», – без тонких мучительных намеков сказал Эшба.
Молчание. Катя поняла. Что ответить? Говорить надо правду.
– Анатолий, позвольте мне пока не отвечать вам. Без объяснения причин. И я вряд ли забуду этот вечер. Вы чудесный человек, хороший, верный… Пока всё. Приходите с Костой немедленно к почтамту. Я бы вас пригласила к нам, но квартира в таком состоянии…
– Косты нет. Впрочем, пришёл Коста. Придём вдвоем. Хорошо. Ровно через двадцать минут.
Анатолий положил трубку и надел военную форму.
– Вам, товарищ Эшба, только что сказали что-то лестное, успокаивающее. Это я вижу по блеску ваших горнокавказских глаз, – сказал вошедший Коста.
– Не ваше дело.
– Ваш ответ удовлетворяет меня.
– Идём.
Вышли на проспект длиной в двадцать километров. Ломоносовск тянется по берегу Двины. Повернули в сторону моря. На противоположной стороне за сквером высилось белое здание.
– Это драмтеатр, – объяснил Коста, уже обозревший часть города. – Если смотреть на это сооружение со стороны сквера – рубка океанского грузового судна. Отсюда – весьма походит на элеватор, а с набережной – типичная морская казарма, которую я видел в Ленинграде. Автор проекта правильно поступил, что не увековечил свое творение, не начертал на фасаде ответ на первый пункт анкеты – фамилия, имя и отчество, – заключил Коста.