— Твоя взяла, — осторожно признал я. — Что дальше?
— Кто убил Эль Лобо? — она смотрела мне прямо в глаза.
— Я не знаю…
Я думал, что знаю, но не был уверен, и сейчас я, как никогда, старался казаться искренним.
— Это вы с Кэрол, да?
— Нет!
— Я вас знаю, частных детективов, — сказала она. — За деньги вы сделаете что угодно. Кэрол наняла тебя убить Эль Лобо и положить тело в гараж, чтобы я нашла…
— Ты ошибаешься, — сказал я. — Она не знала, как оно попало туда. Она пыталась спрятать тело, чтобы ты его не увидела.
Нож вошел достаточно глубоко в кожу. Я от неожиданности втянул диафрагму и почувствовал, как теплая струйка крови скатывается по животу в районе солнечного сплетения. Я попытался отодвинуться, но она была тут как тут и держала нож своей крепкой молодой хваткой. Я не мог отвести этот острый кончик.
— Слушай, Бонни, — сказал я, — ты все неправильно поняла.
— Я хочу правду, мистер Шофилд, — сказала она. — Все, что вы должны сделать, это сказать мне правду. Если вы признаетесь, что убили Эль Лобо, я перестану. Если вы не скажете — мне придется убить вас.
— Это безумие!
— Не говорите мне, что я сумасшедшая, мистер Шофилд. Я хорошо знаю, что делаю.
— Я не хотел сказать, что ты сумасшедшая.
— Почему вы убили Эль Лобо?
Наши глаза встретились. Я испытывал непреодолимое желание заглянуть под простыню, чтобы оценить шансы, но боялся сделать такую попытку. Потому я лежал, замерев. Я просто глядел на нее сквозь капельки пота на ресницах и думал: «Милое дитя, если я из этого выберусь, то лично позабочусь спустить с твоего прекрасного зада не меньше дюйма его роскошной кожи».
Это были лишь хвастливые угрозы, не произнесенные вслух. Она провела кончиком ножа, и я втянул живот, сдерживая дыхание.
— Мистер Шофилд, — сказала она, — я предупреждаю…
В дверь постучали. Я посмотрел Бонни в глаза, глядевшие на меня в упор. Стук повторился.
— Если ты сейчас ткнешь меня ножом и я закричу, тебя схватят с поличным и повесят за это.
— Заткнись, — прошипела она, уколов меня ножом.
— Когда-нибудь приходилось сидеть в мексиканской тюрьме?
Ее лицо напряглось. Я чувствовал острый кончик ножа, упиравшийся в диафрагму. Стук повторился еще раз, довольно громко. Я открыл рот, и Бонни опять кольнула меня, снова порезав до крови.
«Ах, ублюдок Эль Лобо, — подумал я. — И еще один ублюдок…»
Дверь распахнулась неожиданно и широко, ударившись в стену и отскочив.
Гневный женский голос воскликнул:
— О, нет! НЕТ, НЕТ, НЕТ!!
Лицо Бонни съежилось, как намокший бумажный пакет. Она затряслась. Нож плясал у меня под ребрами. Я взглянул поверх ее взъерошенной головы на непредставившегося визитера и, сказать по правде, на мгновение обмер.
Вы догадались. Это была Дженни, миссис Питер Шофилд, и была она, как говорится, на точке кипения.
Глава 10
Бонни снова плакала, уткнувшись в меня. Я заставил себя поднять взгляд на Дженни — та стояла в своей обычной негодующей позе, уперев кулачки в бедра, и смотрела сверху на нас. Я не знал что сказать.
Дженни несколько слов нашла. Я не буду их повторять. Она выпалила свою тираду, но отнюдь не выпустила пар. Ее лицо меняло выражение, отражая кипение мыслей, и я смотрел на нее, как завороженный. Она и в самом деле выглядела величественно. Казалось, она была в тридцать футов ростом и глаза ее напоминали сигнальные огни десятитонного грузовика.
Неожиданно она наклонилась, схватила край простыни у Бонни под подбородком и сдернула с кровати. Так мы и лежали, с ножом между нами, в крови — и под жирным потолком. По тому, как она захлопала глазами, я видел, что нож и кровь ее притормозили. Заодно она хорошо разглядела, что я был в трусах. Но это были детали. Начнем с того, что оставалось невыясненным, как мы попали в такое положение.
Теперь Бонни дрожала как лист. Она была смелой девушкой. Она не боялась водить дружбу с такими типами, как Панчо и Мигель. Она не боялась лечь со мной в постель и, вполне возможно, располосовать мне ножом живот. Но она испугалась Дженни Шофилд, и испугалась всерьез. Губы у нее посинели, и я слышал, как стучат ее зубы.
— Вставай, — процедила Дженни сквозь зубы.
По части того, что она хотела, вопросов не было, но Бонни была слишком напугана, чтобы сразу встать. Дженни шагнула к ней, и Бонни торопливо сползла с кровати на колени, как-то наконец сумев подняться на ноги. Дженни указала на ванную.
— Туда! — приказала она.
Бонни покорно направилась в ванную.
— Подожди! — сказала Дженни.
Бонни автоматически остановилась спиной к нам. Дженни подошла чуть сбоку, хорошо примерилась и влепила ей оплеуху, один из самых великолепных шлепков, которые я когда-либо видел.
— Ай! — раздался вопль Бонни.
— Иди туда! — сказала Дженни.
Бонни устремилась в ванную. Она начала закрывать дверь, но Дженни ее распахнула. Один за другим она собрала нежные предметы туалета, валявшиеся кучей на кресле, и швырнула их следом. Бонни пятилась, пока не наткнулась на унитаз, — дальше пятиться было некуда. Дженни швырнула ей туфли, не пытаясь попасть. Бонни замерла у фаянсового предмета, как загипнотизированная. Дженни взялась за дверную ручку.
— Будь так любезна, — сказала она громко и отчетливо, — прикрыть свою маленькую детскую развратную задницу.
И со стуком захлопнула дверь.
Наступило молчание — всеобщее, упорное, длившееся, казалось, лет тридцать. Я состарился, умер, родился вновь, полдюжины раз перебрал времена года и в уме предавал Эль Лобо, дона Луиса Альвареса, Панчо, Мигеля, а также губернатора Байя Калифорния в руки испанской инквизиции. С полсотни раз я беззвучно прочищал горло. Наконец оно повиновалось.
— Кхм… Дженни, — начал я.
— Питер Шофилд, — сказала она спокойно, — пытаясь мне что-то сказать сейчас, ты рискуешь получить в суде девяносто лет выплаты мне содержания — каждый месяц и точно в срок.
Она расхаживала рядом с кроватью, бросая взгляды в сторону ванной комнаты. На девятом или десятом повороте и спустя три минуты после того, как она шлепнула Бонни позаду, она подошла к двери.
— Я бы для вечернего приема могла одеться быстрее.
Три секунды спустя дверь ванной комнаты приоткрылась на пару дюймов. Дженни отступила. Дверь приоткрылась шире, Бонни бочком устремилась к выходу. Она была полностью одета. Глаза ее покраснели, губы дрожали. Мне было жаль ее, и я хотел подмигнуть ободряюще, но боялся, что Дженни увидит. Понурив голову, она открыла дверь и вышла.
Не меньше минуты спина Дженни держалась прямо. Потом плечи ее начали опускаться и обмякать. Она медленно повернулась, лицо ее было сумрачным и жалким. Неловко ступила, удержала себя, потом рухнула в кресло и начала молотить по ручке — сильно и методично — крепко сжатым кулачком.
— О-о! — простонала она, с трудом подавляя слезы. — О, черт, черт бы набрал весь этот поганый мир!
Потом она заплакала.
Это была одна из тех домашних ситуаций, в которых единственное, что может сделать нормальный американский мужчина, это лежать, не шевелясь и не открывая рта. Я старался выдерживать это, как мог, но, в конце концов, дал трещину. Не очень широкую, небольшую. Следя одним глазом за Дженни и двигаясь с великой осторожностью, я перебрался по кровати туда, откуда мог дотянуться до телефона. Я снял трубку, и очень скоро кто-то ответил. Я назвал свое имя и номер комнаты.
— Си, сеньор? — ответил парень.
— Принеси бутылку выпивки, — сказал я.
— Си, какой именно, сеньор?
— Какая, к черту, разница?
Я положил трубку. Немного погодя Дженни встала из кресла и пошла в ванную. Я остался лежать. Я посмотрел рядом с собой, туда, где сумасшедшая Золотая Девушка по-воровски лежала со своим стилетом. Я чувствовал, как у меня стягивает место, где засыхала кровь, и подумал, что надо хотя бы вытереть ее, но потом решил оставить так. Это было все, что я мог предъявить в качестве свидетельских показаний в свою защиту. Хотелось бы, чтобы крови было немного побольше. Я взял нож и подумал, а не сделать ли свидетельство в пользу защиты более убедительным, потом отверг эту затею, как несерьезную. Бросил нож на кровать рядом с собой, и как раз в это время Дженни вышла из ванной комнаты.