Вечерело, и на дворе посвежело. Отец Андрий перешел в комнату. Сегодня вечерни не было, его милость разделся и в одном белье растянулся на диване, подложив под голову две мягкие подушки. Любил вот так лежать и размышлять. Потихоньку, не спеша взвешивал все и редко ошибался.
Отца Андрия давно уже подсознательно мучила одна мысль. Отгонял ее от себя, считая недостойной и предательской, иногда даже шепотом спорил сам с собой, немилосердно ругая себя, но ничего не мог поделать: мысль эта, подлая и мелкая, возвращалась снова и снова, подтачивая покой его милости, преследовала днем и ночью. Особенно уязвляло то, что отец Андрий доподлинно знал: поступит именно так, как подсказывала она, эта мысль. Сокрушался, все оттягивал и оттягивал окончательное намерение, надеясь на счастливый случай…
Несмотря на все выгоды, пребывание Ромка под боком давно уже не давало покоя его милости, священник боялся. Боялся, перевозя из города патроны, плохо спал, думая, что Ромка уже схватили и завтра будут допрашивать, трясся, отвозя в назначенное место продукты. Так дальше не могло продолжаться. Сначала отец Андрий уговаривал брата перебраться куда–нибудь в другой район, может, пробиться за рубеж, но у Ромка были свои расчеты. Он поддерживал по радио связь с оуновским руководством Западной Германии, а оно пока что запрещало ему трогаться с места. В последней передаче сообщалось: разрабатывается важная операция, в которой Роман Шиш будет играть не последнюю роль, и пока следует сидеть тихо.
Эта новость еще больше перепугала отца Андрия, и он, чем дальше, тем чаще размышлял, как лучше выдать брата властям. Споря с самим собою, его милость выстроил целую концепцию, которая должна была оправдать его перед собственной совестью. Ведь через брата могли взять и его, слугу божьего, который в меру своих сил и способностей воспитывал многочисленную паству.
«Угодно ли это богу? — спрашивал он себя и решительно отвечал: — Ни в коем случае!» Выбирая между ними обоими, бог, конечно, выбрал бы его, отца Андрия, — более опытного, влиятельного и умного. Тем паче что методы Ромка уже устарели. Ну пристрелят еще одного председателя сельсовета! Ну устранят какого–нибудь районного работника — тьфу, завтра пришлют нового! Иное дело — отец Андрий: в селе его пока что слушаются, а вовремя сказанное слово — одно лишь слово! — весит иногда больше, чем десяток выстрелов.
Итак…
И все же отец Андрий колебался. Из–за этого мучила мигрень, даже службу отправлял иногда торопливо. Задумывался во время обедни так, что служка вынужден был подсказывать — и это ему, славившемуся пунктуальным и суровым соблюдением всех обрядов!
Сейчас, лежа на мягких подушках, его милость решил так: в последний раз поедет в город, черт с нам, а потом… Может, во время этой операции какая–нибудь случайная пуля разрешит все его сомнения… Это был бы лучший вариант! А то…
Отец Андрий снова задвигался на подушках. Вроде бы уже и надумал окончательно и… Кто–кто, а сам он знал, что́ мешает выдать брата. Даже если бы Ромко и не узнал, кто донес на него, никто, ох, никто не может знать заранее, как он поведет себя на допросах и не расскажет ли, упаси боже, что–нибудь про отца Андрия. А Ромко знает много, больше чем требуется…
Отец Андрий перекрестился, вымаливая у неба ответ на свои сомнения. Знал: снова будет плохо спать и встанет с синяками под глазами.
Совсем стемнело, однако не хотелось вставать и зажигать лампу, даже позвать Ганю не было сил. Боже мой, за что ты караешь верных слуг твоих?
Кто–то осторожно поднимался по ступенькам крыльца. Не служанка — она босая, и не батрак, который поехал косить и вернется только завтра. Отец Андрий поспешно натянул брюки и выглянул в прихожую. Темно и вроде бы никого.
— Кто там? — испуганно спросил он.
В наружную дверь не постучали — заскребли.
— Можно ли видеть отца Андрия Шиша?
— Войдите.
Вошел не один, а двое. По крайней мере, так показалось его милости. Он не ошибся. Чиркнул спичкой и увидел двух мужчин, настороженно смотревших на него.
— Имеем удовольствие видеть отца Андрия Шиша? — спросил высокий и, как успел заметить его милость, седой мужчина.
Отец Андрий испугался. Врываются какие–то незнакомцы в такой поздний час — черт знает, времена беспокойные! И не за ним ли пришли? Отступив в комнату, ответил запинаясь:
— Я–я… слушаю вас…
— Мы от Мирослава Павлюка, — прошептал седой. — Кто–нибудь есть в доме?
— Слу–ужанка… — Отец Андрий еще не пришел в себя. Первый испуг уже прошел — не за ним, значит, — но все же к сердцу подступал страх. Черт бы побрал этого Павлюка! Сбежал с гитлеровцами, нашел где–то уютное пристанище и еще имеет наглость передавать приветы!..