Возле хижины сидел усатый белоголовый дед — совсем такой, каких изображают на картинах из карпатского быта: в вышитой полотняной рубахе, темной безрукавке и постолах.
— Доброго здоровья, — поздоровался лесник.
— Слава Иисусу, — ответил дед, с любопытством разглядывая Петра. Лесника он знал, так что сразу пригласил: — Садись, Михайло. Есть будете?
— Проголодались мы, — признался лесник. — Идем уже долго.
Старик вынес из хижины глиняные миски. Петр развязал рюкзак, достал консервы, хлеб и сало. Открыл флягу, налил в крышку, подал деду. Тот молча принял, понюхал, крякнул и выпил.
Ели молча и жадно. Петр не заметил, как увидел дно миски. Закурили. Дед отказался от сигарет. Раскурил длинную трубку. Смотрел, выжидая, с хитринкой в глазах.
— Вот что, дед, — начал лесник, упаковывая рюкзак, — не видали вы тут, в горах, чужаков?
Дед кивнул.
— Когда? — загорелся Кирилюк.
— Прошли вчера трое. — Дед махнул рукой вдоль гребня. — Двое с пукалками, а один на горбу что–то тащил…
— Желтый чемодан?
— Не разобрал я. Глаза уже не те, парень, да и смотрел издалека.
— Когда шли?
— Вот как и вы, вечерело уже…
Кирилюк встал.
— Они опережают нас на сутки. Многовато… Спасибо, дед, желаю еще долгих лет.
— Мой путь уж… — отмахнулся дед, но сказал это так, по привычке, потому что разгладил усы и подмигнул: — Может, поживу чуток… Горы долгую жизнь дают — вода холодная, воздух чистый…
Отряд подошел через полчаса. Немного передохнули, поужинали и двинулись дальше — тихо, как ночные призраки. Надо было наверстывать упущенное.
Отсюда до границы осталось километров шесть. Уже видели склон горы по ту сторону рубежа и покрытые елями вершины польских Бескид. Рукой подать — два часа ходу, но из долины, где среди зеленого моря краснеют крыши заставы, и сюда — через гребень — проведена незримая линия, вдоль которой днем и ночью ходят патрули.
Представив, как они сидят, замаскировавшись в кустах и нацелив автоматы, Модест Сливинский даже плюнул. Несколько дней они шли сюда — десятки изнурительных километров по густым гористым лесам, — и жди теперь у моря погоды… Сегодня двадцать первое, а переход границы назначен на двадцать третье — двое суток ожидания, когда каждый нерв натянут до предела.
Оно бы еще и ничего, но уже сутки не ели. Спеша прорваться через Дрогобыч, не подумали о харчах, только покойный Грицко Стецкив, всегда отличавшийся предусмотрительностью, положил в рюкзак две буханки да немного сала. Путь через хребет требовал хорошей еды. Хлеба и сала не хватило — со вчерашнего дня бурчало в животах.
Вчера вечером Каленчук нашел в чаще глубокий овраг, заваленный буреломом, заросший такими густыми кустами, что сквозь них вряд ли пробрался бы и зверь.
…Сливинский проснулся на рассвете. Лежал на спине и смотрел, как светлеет небо. Где–то там, рядом со звездами, покачивались на ветру верхушки елей. Шумели, напевая свою монотонную песню, и песня эта раздражала пана Модеста, как раздражало все вокруг: запах прелой листвы, храп Каленчука и журчание воды на дне оврага.
«Хоть воды вдоволь…» — подумал он. Воспоминание о воде вызвало такой приступ голода, что Сливинский даже тихонько застонал. Лег на бок, чтобы не видеть неба и верхушек елей, своим раскачиванием вызывавших у него тошноту. Подумал, что придется проваляться в этой норе сегодня и завтра, а потом еще продираться по дремучему лесу к границе — хватит ли сил?
Положил руку на спину Каленчука. Тот сразу вскочил, уставился на Сливинского неподвижным взглядом:
— Чего вам?
Пан Модест и в такой ситуации придерживался рамок приличия.
— Светает, — сказал так, будто сообщил действительно важную новость. — А пан Юхим хвалился, что ему здесь каждая тропка знакома…
— Да, — не понял Каленчук, — но что пан Модест имеет в виду?
— Сегодня утро двадцать второго, — пожал плечами Сливинский, как бы удивляясь несообразительности Каленчука, — лишь завтра вечером мы тронемся. Путь через границу — не развлекательная прогулка. Выдержим ли мы, если…
— Вы хотите, чтоб я пошел вниз? — перебил Каленчук. Сливинский кивнул. — А понимает ли пан Модест, что случится, если кто–нибудь сболтнет пограничникам?..
— Конечно, но я знаю сметливость пана Юхима и полагаюсь на него, — польстил он. — Ведь не обязательно идти в долину. Помните хижину на склоне в двух километрах отсюда? — Тут он заметил, что Дудинец проснулся и с любопытством прислушивается к разговору. — Возьмите Маркияна и наведайтесь туда. Но чтобы там подумали, что вы перешли границу и пробираетесь на восток… Не мне вас учить, сориентируетесь на месте.