— Что их так разобрало?
— Они потешаются над нами. Но почему?
Хорошие отцы, примерные мужья, отличные игроки в петанк.
По крайней мере, именно такое впечатление они производили; за пять минут до звонка они снимали шерстяные нарукавники, хрустели суставами и ровно в полдень и в шесть выходили на улицу через большую дверь. А у них есть кабинеты? Рассевшись вокруг костра, они жрали мясо. Их видно сверху, с крыши церкви, где ангел пучит белые орбиты без зрачков, зато какой взгляд, почище, чем у идиота.
— Пошлите к ним идиота.
Нет, над идиотом они не смеялись.
— А что их смешит?
Моя мать, она везла с рынка сумку на колесиках, зацепилась туфлей за колесико, споткнулась, рассыпала все, яблоки укатились в реку, смешная?! Или же Б., глубокий старик, который упал и сломал шейку бедра, смешной?! Давайте устроим шествие с увеселениями, с карнавальными повозками, дадим им повод посмеяться. Одной мадам Б. с ее нелепым нарядом явно недостаточно. Она подошла ближе, блузка девятисотого года, веер, складной зонтик с ручкой из слоновой кости. Мадам Б. мела пыль подолом, обшитым тесьмой, то и дело прыскала со смеху, жила в старом доме, окна на набережную, но квартирка тесная, любовники томились в ожидании на кухне, ей бы квартиру побольше и чтобы двери со стеклянными вставками.
— Эта тварь?
— Послушайте, Эрминья. Ну, будьте вы благоразумнее.
— А вы собственно как с ней познакомились?
— Как и остальные. Измените свое отношение, она — брандер, который пускают в порт, чтобы поджечь вражеские корабли. Они со смеху умрут, когда ее увидят. Желаете смеяться? Смейтесь.
И Жозефу мачеха говорила: «Хочешь поплакать? Хорошо, вот тебе повод для слез», — и пощечины сыпались дождем, потом он поднимал голову к небу, редкие капли падали на умиротворенное лицо.
Итак — городской совет в сборе — итак мы организуем шествие. Нет, как вы себе представляете наше появление на набережной?!
— А что? Со своими перископами они даже наши центральные улицы держат под наблюдением. Ничего от них не утаишь. Похоже, подзорные трубы — их главное изобретение, больше в жизни они ничем не интересовались.
Так оно и было. Едва покинув пещеры — они сидели внутри, тесно прижавшись друг к другу, лицом к лазу и, не отрываясь, следили за тенями от огромных языков пламени — кто, господи, кто зажег им огонь? — ритуальное шествие удалилось и heavily vanish, о господи, одна маска принесла камни для очага, вторая бамбуковые палочки для трения — благодаря случайному толчку в развитии они покинули пещеры и сразу принялись изобретать. Убийство ближнего им радости не приносило, зато, лежа на желтой земле, установив подзорные трубы на животах, обтянутых шелком, они любили рассматривать Волосы Вероники или Летящего дракона, или следили за Колесницей Сунь Ятсена и Небесного Стрельца, как и они, натянувшего тетиву. Неожиданные повороты судьбы… семьи, разорившиеся на потере потребительского спроса, городской промышленник, например, лишился целого состояния после заключения мира в Корее и Индокитае — весь город наблюдал прощальный променад вчерашних богачей. Они, молчаливые, с идеально прямыми спинами сидели под солнечными зонтиками в экипаже с кучером на козлах, это в нынешние времена, когда небо и море медленно развернулись на туристических картах с мотелями, в двери которых по ночам стучатся осьминоги и акулы. Боже мой! Оноре! Какое благоденствие царило в стране.