– Ну ничего, ты возмужаешь, приоденешься и не хуже будешь выглядеть.
– Да с чего ты взяла, что я хочу?
– Ну ладно, ладно, чего уж. Я так просто. Вот купим тебе пиджак нормальный, и заживешь.
Когда мы вернулись, дверь в квартиру была отперта. За столом возле окна восседал старик. Он разулся, и из-под стола были видны его недостающие до пола короткие ноги в шерстяных носках.
–Это как понимать, –спросил я и оглядел дверной замок.
Лида беззвучно сказала «драсьте» и чуть присела.
–Это я отмычечкой, не пугайтесь, –старик вместо приветствия начал сгребать мои бумаги, которые успел разложить на столе. – Давайте-ка сразу, пока не разделись, и пойдем. Чего ждать.
– Чайку, может, –спросила Лида.
– Да, чайку хоть выпейте, с дороги-то.
Старик явно чаю не хотел, но только опустился обратно за стол. Я разулся, повесил в шкаф мокрый пиджак. Старик что-то черкал на листах. За стенкой запыхтел чайник.
– Куда едем?
– В Барсуки. Знаете что, Лидия Кирилловна, не могли бы вы мне пуговицу вот тут пришить, третий день без нее хожу.
– В Барсуки?
– Да не те, другие. Чего орать сразу. У них тут много Барсуков.
– Что на этот раз?
Старик неодобрительно посмотрел на меня:
– Обычное дело, я вам по дороге расскажу.
Лида принесла нам чаю, и мы кое-как уселись. Говорить с Лидой в присутствии старика было неудобно, так же неудобно было говорить и со стариком в присутствии Лиды. Поэтому мы просто молчали и с разной громкостью прихлебывали, а Лида пришивала ему пуговицу. Старику эта неловкость не доставляла никаких видимых проблем, он прихлебывал громче всех и разглядывал комнатку.
– А что это у вас за штучка? – спросил он и показал куда-то нам за спины.
На стенке за шкафом действительно что-то виднелось. Лида подошла рассмотреть поближе.
– Да это ангел!
Я тоже подошел. Это была старая рождественская картинка, покрытая лаком и местами выпуклая. Раньше ее заслонял шкаф, но из-за моего утреннего толчка теперь ангел показался на свет.
–У меня был такой дома, – сказал я. – Следил, чтобы я хорошо ел.
– Правда? – спросила Лида.
–Правда, чего мне врать.
–У меня, –она запнулась, а потом засмеялась, –у меня точно такой же был. Вот один в один такая же картинка!
– Да это из «Мюра и Мерилиза» картонаж. Такие много у кого были, – сказал старик, но заметив, что это не вызвало никакой реакции, покхекал в кулак и начал шелестеть бумагами.
– Знаешь что, – сказала Лида. Но я не успел ей ответить, как она обняла меня и зашептала на ухо что-то не слишком разборчивое. Старик бросил на нас взгляд и тяжело вздохнул. Потом он слез со стула и быстро пошел к выходу:
– Зайду-ка я к Навроцкому повидаться. А вас жду через час на вокзале.
2.
Лида отошла от свеженькой, пахнущей смолой беседки в глубине сада, и чтобы не было слышно смеха, зажала рот ладонью. По ее лицу ходили солнечные пятна. Она отняла руку ото рта и прогнала шмеля. Я притянул ее к себе и от жары лениво поцеловал ладонь и потом каждый пальчик по отдельности. Она зашикала.
– Тихо!
В беседке пятилетняя, беленькая, в чистеньком платье в горошек, длинноволосая девочка Венславских, притоптывая, раз за разом приказывала сидеть своему невыносимо красивому щенку, которого ей только утром подарили, а тот только крутил головой и шлепал хвостом по полу. Рядом стояли два мальчика постарше. Оба, очевидно, тоже не имели понятия, как заставить собаку делать хоть какие трюки, но, чтобы не упасть в грязь друг перед другом, девочку не останавливали и даже наоборот подбадривали. Лиде это почему-то казалось ужасно забавным, и она постоянно оборачивалась ко мне, словно уговаривая присоединиться.
Я показал лицом, насколько мне это неинтересно. Чуть челюсть не вывернул, зевая. На Лиду это не подействовало. Тогда я потащился через кусты в сторону перевязанного снопа соломы, который мы после общего обеда незаметно унесли от дома в расчете на то, что сможем на нем в одиночестве посидеть в лесочке. Куковала кукушка, стоял сладкий земляной запах. Я задел какую-то ветку, и она совершенно непропорционально моим усилиям ужасно заскрипела. Детские голоса оборвались, а затем возобновились:
– Стой! Держи его! Тпру!
Только я уселся, как из кустов вылетел счастливый и весь ходящий ходуном своим небольшим телом щенок. Он оперся лапами мне на колени и принялся ловить зубами пальцы. Чтобы чем-то его занять, я сунул ему мизинец за щеку, и он тут же принялся его небольно жевать.
– Это мой щенок, – сообщила мне заявившаяся следом дочка Венславского.