– М-да. А вообще хоть кто-нибудь из аппарата с нами мог бы поговорить? Немцев не берем в расчет.
Туровский задумался, но так ничего и не придумал.
– Что ж, тогда вы идите к бургомистру, – обратился старик ко мне. – Я после редакции зайду в морг. Ведь я могу зайти в морг?
– Разумеется, – заверил его Туровский.
– А после морга направлюсь в гостиницу. Вы туда идите сразу от бургомистра и ждите меня уже там.
Старик был спокоен и деловит, как будто не в морг шел, а в кино. Все, что я знал про него, я узнал со временем и случайно. Между собой мы о прошлом друг друга, кажется, не говорили ни разу, и я даже не знаю, сколько ему было обо мне известно чего-то кроме того, что я исполнителен и до поры молча сношу подколки. Больше ему ничего знать не нужно было – все остальное, если понадобится, о человеке он всегда мог выяснить при опознании.
3.
В двухэтажной, с башенкой-колокольней, ратуше было тихо и холодно. Два молоденьких немца-солдата сидели в углу, отложив винтовки в сторону, и сладострастно намазывали на хлеб масло из бумажного брикетика, словно соревнуясь, у кого слой выйдет тоньше. Увидев меня, они бутерброды не отложили, но сделали серьезные постовые лица.
Кабинет бургомистра помещался на втором этаже, в конце коридора. Вдоль стен группами по трое были расставлены обитые дермантином скамеечки, а на некоторых дверях так и висели горкомовских времен таблички с должностями удравших еще летом владельцев. Возле кабинета бургомистра сидел юноша в вышиванке на пару размеров больше нужного. Он сидел сбоку большого стола и аккуратно чистил перочинным ножиком карандаши. Рядом с ним на стене помещалась небольшая стенгазета с портретами павших немецких солдат с приклеенными двумя веточками лавра. Поздоровавшись, он осведомился, куда я иду, затем полистал совершенно пустую тетрадь приемов и сказал, что бургомистр может принять меня прямо сейчас.
Бургомистр сидел под портретом Гитлера в красивой рамочке. Правее портрета висело распятие, причем ноги у Христа были немножко чуть светлее от многолетних поцелуев. Увидев меня, бургомистр подскочил, попытался пойти навстречу, потом передумал и в итоге решил ограничиться словесным приветствием. Он был повыше меня, широкий в плечах, с большой, квадратной, остриженной под бобрик румяной головой и большими насупленными бровями на весь лоб. Он был в явственно перешитом из польского гимназического костюма причудливом мундире какого-то его личного кроя с несколькими красно-белыми шевронами на рукавах. Обстановка кабинета – два темных кожаных кресла, такой же темный кожаный диван и большой директорский стол – говорила о том, что ее бургомистр тоже вывез из какой-то гимназии.
Я представился, опустился в кресло перед столом и объяснил цель нашей со стариком поездки.
– Жуткая, жуткая смерть. Несчастный Брандт. А откуда вообще известно, что его убили? Я так ствердил, что это было самобуйство.
Я подробно описал, почему это определенно не было «самобуйство». Он выслушал меня, как будто иронически кивая головой.
– Оберштурмбаннфюрер Штраух, значит, – с удовольствием проговорил он имя нашего заказчика. – Первый раз такого слышу. А чем конкретно он в штабе занимается?
– Понятия не имею, – честно ответил я.
Брови на лице юноши стали ходить кругами, как часовые на обходе.
– Вы смеетесь надо мной?
– Нет.
– Хорошо. Я не понимаю шуток.
После этого заявления он погрузился в какие-то, по-видимому, тоже пустые бумаги у себя на столе.
– Как доехали? Говорят, движение происходит трудно.
– Нормально доехали, все в порядке.
Бургомистр еще немного помолчал.
– Так чем могу вам помочь?
Я объяснил все еще раз.
– А, значит, я нужен вам как родник информации.
Он так и сказал – «родник информации».
– Я могу всякое порассказать, – он откинулся в кресле и хлопнул двумя рукам по столу. – Так-так-так. Например: вы знаете, что комендант в январе потребовал у гестапо начать расследование насчет командира расквартированного у нас тут полка? Фамилия командира Бременкамп.
– Нет. По какому поводу расследование?
– Откуда мне знать, мне немцы не докладывают.
– И что показало расследование?
– Не знаю. Ничего не слушал об этом. Но такой вопрос: как бы вы отнеслись к информации, если бы знали, что Брандт был для коменданта чем-то вроде пшиятеля?
– А это правда?
– Это правда, – как будто немного обиженно сказал бургомистр. – Брандт ведь немец, они много общались. Я по-немецки плохо говорю. Поэтому дела магистрата они чаще всего обсуждали друг с другом. На мне лежала, лежит, в основном, работа с местным населением.