– Понятно, спасибо.
Он удивленно посмотрел на меня.
– Что, вы не догоните?
– Да нет, это не к спеху.
– Да тут ходу пять минут, посмотрите.
Он еще раз прижался к стеклу.
– Ну?
– Да, пожалуй, отлично, – пробормотал я и, быстро махнув на прощание, сделал вид, будто бегом спускаюсь по лестнице. Выйдя из ратуши, я остановился и медленно огляделся по сторонам.
– Да чего вы встали! Вон же она поворачивает! – выкрикнул мне спустившийся следом бургомистр.
Не успел я ответить, как он заорал через всю площадь:
– Панна переводчица! Панна переводчица!
Девушка испуганно оглянулась по сторонам и наконец увидела машущего ей бургомистра. Сопротивляться не было никакой возможности, поэтому я, ничего не говоря, потрусил в сторону переводчицы.
4.
Переводчица вблизи оказалась короткостриженной и здорово сутулящейсяблондинкой. Шуба ее была не просто короткой, а меньше на размер или два, и, когда она протягивала мне руку, ее рукав задрался чуть не до локтя.
– Скажите, это ведь бургомистр мне только что орал?
– Все верно, – задыхаясь, подтвердил я. – Он просил вас остановиться, чтобы я смог вас догнать.
– Арестовать меня хотите?
– Чего? Ничего подобного. Давайте-ка отойдем, а то людям идти мешаем. Да не арестуя я вас, что вы смотрите. Я вообще никого не могу арестовать, я не из полиции. Но я бы хотел с вами немного поговорить о вашем начальнике.
– Это же вы из той комиссии, которая приехала из Смоленска? Какой-то ревизор?
Тут я несколько опешил. Узнать о нашем со стариком приезде так быстро не должны были даже немецкие чиновники, не говоря о простой переводчице.
– Я, во-первых, совсем не ревизор. Во-вторых, уверяю, никакой официальной комиссии не представляю. Я частное и лицо и веду частное расследование насчет смерти заместителя бургомистра Брандта. Вот, – тут я обнаружил, что недостаточно отдышался и воздуха до конца предложения мне никак не хватит, если немедленно не набрать нового, – вот для этого я и хотел с вами поговорить.
– Эх, бедняга Брандт!
– Вы как, хорошо его знали?
– Ну так. Он часто бывал у коменданта, и мы иногда обменивались парой слов, но, конечно, разговаривать особо не разговаривали.
Тут уже она отдышалась. Потом она широко улыбнулась.
– А что вы там говорили? Частное расследование? Вы сыщик?
– Ага, – признал я.
– В жизни не видела сыщиков!
Я сделал шаг назад, чтобы она меня получше рассмотрела. Она прыснула со смеху.
– Это вы смешно придумали. А я в столовку иду. Пойдемте со мной, и там поговорим. А то с голоду помираю.
– Ну, пойдемте в столовку.
Мы пошли в столовку.
В столовке мы представились уже по форме. Переводчицу звали Лидия, ее фамилия была Волочанинова, она сама из Харькова, но когда ее дядю, который жил с ними, арестовали, они с семьей переехали в Ярославль, а потом еще раз переехали, но уже в Минск. Ее отец там и сейчас работает бухгалтером в трамвайном депо, и мать тоже в этом же депо. При разговоре она хмурилась, разводила руками и закатывала глаза, в это же самое время сохраняя голос комически монотонным и как будто сорванным.
– Вы, конечно, спросите, почему я не работаю бухгалтером, – заметила Волочанинова и сделала в мой адрес опасный выпад вилкой. – А все дело в том, что я совершенно не понимаю математику.
У нее были талоны на картофельные оладьи со сметаной, и она каждый божий день в обед и после службы ходила в столовую, чуть срезая дорогу через Ботанический сад, где местные сделали дырку в заборе в первый же день после бегства советов.
– Живу я тут ничего себе. У меня даже ванная есть. Не комната правда, а просто ванная посреди квартиры.
Я на рубли себе тоже взял драников и галантно поделился с Волочаниновой винегретом. Она засмущалась и, по всему, была приятно удивлена.
– Я в школе-то толком не училась, почти все старшие классы дома проболела. Ну это так только называется, что проболела, – моя бабушка, она сейчас уже умерла, ужасно боялась советскую школу и запрещала родителям меня туда пускать. Это она меня так хорошо немецкому научила. Вы немецкий знаете?