Сане чая оперок не предложил. Зажал. Козлина, что и требовалось доказать.
— Пельмененко, вот ты молодой и в музыке наверняка разбираешься, скажи мне, хера он там поёт? Скрип колеса или скрипка лиса?
— Без понятия, — ответил Саня, не испытывая особого желания развязывать диалог. Тем более обсуждать отечественную попсу в общем и Игоря Саруханова в частности.
— Ясно, — вздохнул оперок. — А дочка мне говорит, что правильно — скрипка лиса. Ну да ладно. У тебя другие проблемы сейчас, а я тебе попсой мозги сушу.
Мент подошёл к столу следака, взял листок с протоколом допроса майора Слабодрыщенко, заскользил по нему глазами. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять что к чему и разобраться в ситуации.
— У-у… у нас тут уголовочка наклевывается, — протянул он. — Все по серьёзке.
Продолжил чтение, добравшись до показаний Сани. Начал читать их.
Пельмень с невозмутимым выражением лица наблюдал за тем, как кончики губ оперка медленно расплылись в улыбке. Хотелось его самую малость обломать и сделать так, чтобы хорошее настроение у мента улетучилось.
— У вас, товарищ мент, чай закипает, — буркнул Саня.
Оперок оглянулся.
— Блин!
Зачитавшись допрос, Казанова действительно пропустил момент, когда кипятильник вскипятил воду. И когда подбежал к розетке, дабы выдернуть штекер кипятильника — вода начала неистово кипеть и булькать, задорно переливаясь через край граненого стакана, аккурат на какие-то документы в бумажных папках.
— Ну вот какого лешего! — возмутится он собственной неаккуратности.
Казанове пришлось убрать документы, теперь залитые чаем, но из за того, что места в этом скворечнике имелось крайне мало, пришлось их тупо бросить на пол. Те же, что промокли сильнее, оперок положил на батарею. Правда на дворе как бы было лето и отопление не работало.
Мент оперся о стол, скрестил ноги, отхлебнул чай с сюканьем.
— Сочувствую, кстати, обычно Веня все до конца доводит, он у нас дотошный следак и имеет один из самых высоких показателей раскрываемости, — сказал он с невозмутимым и отрешенным выражением лица.
Хотелось в ответ спросить — дядя Петя, вы дурак? Все же вслух Саня сказал другие слова.
— Мы ничего не делали из того, что вы мне шьёте, — также спокойно возразил Пельмень. — Или то, что я рассказал на допросе Вениамину Юрьевича — это преступление?
Казанова лишь пожал плечами. Мол, хрен его знает — преступление или не преступление, но тебя пацан жаль. По крайней мере, именно таким был посыл выражения его лица.
— Ну вот у Саруханова — это скрип колеса или скрипка лиса? Есть вопросы без ответов, понимаешь?
Саня не ответил, задумался.
И вообще, Пельменю отчего-то виделось, будто опер прекрасно осведомлён, что на Саню шьют уголовное дело. Это слегка раздражало, что мент зачем-то пудрит ему голову. Возможно, что стоило помолчать и закруглить с ментом разговор, но Пельмень все таки продолжил.
— Стало быть от бати малолетнего Тимофеева у вас заява уже есть?
Судя по тому, что батя Малого прилетел в участок в течение получаса и теперь грозился оторвать яйца следаку Слабодрыщенко, ни о какой заяве не могло идти речи в принципе.
Казанова подошёл к своему столу, плюхнулся на полуразваленный стул, ноги закинул на стол. Ни дать не взять — шериф.
Покрутил приёмник — на старой волне врубили Аллу Борисовну Пугачеву, с ее песней «ням-ням». На другой волне качала новая звезда Ирина Аллегрова. Ее то мент и оставил:
— Так Юрьевичу заява от Тимофеева и не нужна, — заявил оперок. — Сейчас он твоего пацаненка на чистую воду быстро выведет, получит чистосердечное и будет тебе, дело в шляпе.
— Что будет?
— По этапу поедешь. Такие дела Веня как орешки щёлкает. Он опытный следак.
— Ну-ну, — Саня зло улыбнулся в ответ надменной роже опера. — Вы, уважаемый опер, пацаненка в прямом смысле просрали. Пока по большому ходили, за ним батя пришёл и на вашего Слабодрыщенко свой хер клал. А в остальном понятно, что у вашего следака заявления нет и взяться неоткуда. Все остальное — домыслы, не имеющие реальной доказательной базы. Можно расходиться.
— Угу-угу, — Казанова отхлебнул чай с таким видом, будто Пельмень втирает ему последнюю дичь. — Успокаивай себя, пацан, может полегчает. А у тебя ведь был шанс, посотрудничать со следствием, — подмигнул оперок. — Сам же его и упустил, а я глядишь бы и помог бы тогда. Чем смог.
Ответить Пельмень не успел. Вернулся следак.
Дверь в кабинет резко открылась.
Взмыленный.
Раздражённый.
— Сука! Манал я все! На фуфене вертел! Пропади оно все пропадом! — шипел старый майор с молодецкой удалью.
Хлопнул дверью так, что та едва не слетела с петель. Дверь то конечно удержалась, а вот потрескавшаяся побелка мигом осыпалась — прямо на лысеющую башку майора Слабодрыщенко.
— Да что же такое! — старый майор стряхнул побелку и покраснел пуще прежнего, буквально пунцовым стал. — Форменное издевательство куда ни плюнь!
Двинулся к своему рабочему столу, одновременно одаряя Пельменя испепеляющим взглядом. Видимо подумывал о том, как бы сорвать на пацане всю злость и отомстить за унижение, которое ему пришлось пережить после появления в отделении бати Сёмы.
Майор уселся на свой стул, да так лихо, что едва не завалился.
И принялся растирать круговыми движениями виски, видать успокаивался. Наконец, увидел Казанову, так и сидевшего в позе шерифа с задранными на стол ногами.
— Нет, ты представляешь у этого пиздюка папаша наблатыканный попался — звонит при мне Хренову, — Вениамин Юрьевич всплеснул руками совершенно раздосадовано.
— А он че? — невозмутимо поинтересовался опер. Он то уже встречался с батей Сёмы до этого и примерно понимал с кем ментам иметь дело приходится. — В смысле Хренов че?
— Че блин… ничего. Велел пацана немедленно выпускать, — раздраженно пожал плечами Слабодрыщенко. — И сука такая, орал на меня как ненормальный, сказал, что премии лишит на год и заставит меня все протоколы по делу сожрать.
— Хренов? Прям так и сказал? Протоколы жрать?
— Ну да. Говорит, ты Слабодрыщенко протоколы свои у меня жрать будешь не запивая. Или уволю к чертовой бабушке.
— Может не с той ноги встал? Не торопись? — предположил Казанова. — Потом же сам будет орать на ближайшей планерке, что раскрываемости нет и мы слишком мягко работаем.
— Да он даже в отдел был готов приехать, чтобы лично этот вопрос порешать… Сказал, что если через полчаса я этот вопрос не урегулирую, то урегулирует он сам, — пропыхтел Вениамин Юрьевич ударил ладонью по столу. — Еле отделался, только Хренова мне здесь не хватало.
— Серьезно все, — оперок внушительно кивнул.
Пельмень понятия не имел кто такой этот Хренов, но видать большой начальник, способный вот так по собственному хотению решать человеческие судьбы и заставлять жрать своих сотрудников протоколы.
Следак захотел закурить, начал копошиться на столе в поисках сигаретной пачки. Не нашёл.
— И сигареты забыл купить, еп твою мать, — пробубнил старый майор себе под нос раздосадовано.
Взял ещё один окурок из пепельницы. Прокурил его. Запыхтел. Ну и тотчас поморщился, хапнув как следует концентрат из никотина и смол.
Горечь запил остатками чая.
Потом с глубоким вздохом начал что-то делать в протоколе допроса, вооружившись ручкой. Пельмень не сразу понял, что именно, но догадался быстро — следак по сути вычёркивал имя Сёмы отовсюду, где только можно. Причём с такой тщательностью и вычурностью, вывалив для того язык, чтобы было невозможно прочитать фамилию Тимофеев, даже если сильно захочется. Явно не хотел мужик протоколы жрать.