Что удивительно, на фоне остальных Геллерт доставлял меньше всего проблем. Он отсыпался, отъедался великолепной стряпнёй хогвартских эльфов и запоем читал все газеты, какие только смогла для него добыть библиотекарь Ирма Пинс, навёрстывая упущенное за практически полвека заточения без информации из внешнего мира. Выделенные ему покои, которые все студенты и большинство преподавателей огибали по широкой дуге, Геллерт покидал лишь изредка, да и то дальше кабинета Альбуса не заходил — говорил, что временно утратил интерес к исследованию школы. «Скорее надзиратели не дают его интересу проявиться в полной мере», — считал Альбус, но никак не комментировал заявления Гриндевальда.
До испытания оставались считанные дни.
— Красавцы, да, профессор Дамблдор? — умилённо проговорил Хагрид; они вдвоём стояли на краю поляны, где были возведены загоны, в которых сейчас спали доставленные пару часов назад драконы.
Альбус ограничился нечленораздельным бормотанием — он никогда особенно не любил магических существ за исключением Фоукса, своего феникса. Уже некоторое время его преследовала одна назойливая мысль, от которой он отмахивался — «Это не по правилам!», — но сейчас, увидев драконов, приготовленных для первого этапа Турнира, вживую, оценив их опасность, Альбус понял, что не может поступить иначе.
— Хагрид, — он взял великана за локоть, ибо выше с удобством для себя дотянуться было сложно даже ему, и стал неспешно увлекать лесничего обратно в чащу, где их никто бы не услышал. — Признаюсь честно, я беспокоюсь за Гарри. Он попал в такую сложную ситуацию, и вовсе некому ему помочь…
— Да нет, профессор Дамблдор, вы не думайте! — Хагрид эмоционально взмахнул рукой — Альбусу пришлось пригнуться, чтобы не заработать сотрясение. — Гермиона все жилы рвёт, чтобы помочь Гарри — она девочка хорошая, умная.
Кажется, он не уловил мысль. Придётся пробовать зайти по-другому.
— Скажи, Хагрид, как успехи Гарри в изучении твоего предмета?
Великан просиял, как при виде драконов.
— Отличные! Гарри очень нравится возиться с животинками разными — вы помните, как он поладил в том году с Клювокрылом? А от соплов он так вообще без ума!..
— Наверное, — протянул Альбус, искоса глядя на него, — Гарри бы заинтересовали драконы.
— Ась, сэр? — не понял Хагрид.
— Всё же они — такая редкость, для любителя увидеть их вблизи — большая удача, — он печально вздохнул. — Хотя, на соревновании у Гарри не будет времени их рассматривать, а после драконов сразу же увезут…
Продолжая искоса наблюдать, он увидел огонёк понимания, загоревшийся в глазах Хагрида.
— Да, сэр, точно что жаль, — проговорил он своим неубедительным тоном, который у него выходил всегда, когда лесник врал. — И ведь никак ему больше времени с ними не провести…
— Как грустно, — Альбус вновь театрально вздохнул, похлопал Хагрида по руке и был таков.
В день соревнований он, степенно попивая за завтраком чай, был предельно доволен собой. Этап Турнира обещал пройти идеально, а кроме того Альбус наверняка знал, что Гарри, Седрик и Флёр в курсе насчёт первого задания — он попросил домовиков последить, и те доложили, что Хагрид показал драконов Гарри и мадам Максим (о втором Альбус ему не намекал… но ладно, случилось что случилось), после чего Поттер с благородностью, присущей истинному гриффиндорцу, поделился открытием с Седриком. «Вот и получается, что не в курсе задания только Геллерт, — Альбус улыбнулся — эта деталь доставляла ему больше всего удовольствия. — Ничего-ничего, он же жаловался, что скучно…»
Скучно ему, как видно, стало настолько — похоже, запас газет у Ирмы кончился, — что Геллерт решил тряхнуть стариной и нагнать ужаса.
Приближение Гриндевальда все ощутили задолго до того, как он показался в дверях Большого зала — воздух в замке словно сгустился, сделался разреженным, вдыхать приходилось с усилием. Непроизвольно и, наверное, не совсем уместно, Альбус испытал тёплый прилив восхищения. «Даже после всего у него столько сил. Как же велико его могущество». Ещё бы оно было направлено на добро…
А затем в накрывшей трапезную тишине раздались шаги, и Геллерт вошёл в зал. Заложив руки за спину, он уверенно и без спешки прошёл между ученическими столами, сопровождаемый своими «телохранителями» и доктором — студенты молчали: кто замирал, ошарашенный, кто стремился отодвинуться как можно дальше, — не глядя ни на кого, и в то же время на всех. «Мастер привлечь внимание», — Альбус мысленно усмехнулся и приподнял бровь, словно спрашивал старого друга, что дальше; даже, не удержавшись, едва приметно наклонил голову, указывая на пустующее пока место рядом с собой.
Но Геллерт — это всё-таки Геллерт. Заметив жест Альбуса, он состроил презрительно-надменную гримасу на миг и тут же отвернулся, повернул налево и, пройдя почти до самой стены, где было свободное пространство между столами Пуффендуя и преподавателей, сотворил там себе отдельный стол, простой и однозначно одноместный. Усевшись на соткавшийся из воздуха стул, он бросил пару коротких слов доктору Шурле, и тот поспешил вызвать домовика и заказать еду.
— Возвращайтесь к завтраку, — спокойно сказал Альбус детям и сам подал пример, вонзив зубы в сардельку. Он не собирался официально представлять Геллерта, да в этом и не было необходимости — дети уже сами догадались.
— Так значит, вот он какой…
— Какая у него силища — жуть!..
— Да как Седрик с ним справится?..
— У меня от него мурашки…
— А Дамблдор так спокоен!..
— Конечно! Дамблдор уже побеждал, Гриндевальд его боится…
Усмехаясь в бороду, Альбус лукаво покосился на Геллерта. Тот, хотя и продолжал делать вид, что он здесь царь и бог, явно прислушивался к разговорам учеников — его брови слегка нахмурились, а глаза стали выискивать за столами того, кто посмел заподозрить его в трусости.
Сидевшая по левую руку от Альбуса Минерва, наблюдавшая за всеми этими переглядками с обычной почти хищной цепкостью, одарила директора мрачным взглядом, но не сказала ничего. Барти-младший что-то хлебнул из своей фляги (в том, что это Оборотка, у Альбуса были определённые сомнения, вызванные в первую очередь тонкими спиртовыми нотками, доносившимися из ёмкости). Его достойный родитель поглощал пищу с завидной скоростью и настораживающей неразборчивостью (мешать столько вкусов в желудке — пожалуй, не лучшая всё же идея Барти), глядя только в тарелку, а рядом с его левой рукой на столе примостился свод правил Турнира, который Крауч, опять-таки не глядя, время от времени принимался поглаживать свободной от вилки рукой. Шармбатонцев и их несравненной директрисы в зале не было — Олимпия накануне предупредила Альбуса, что её подопечные время до состязания проведут своей компанией, поддерживая готовящуюся Флёр, — а вот дурмстрангцы за слизеринским столом словно бы разделились на два лагеря: часть из них имела с собой какие-то свёрнутые пока куски ткани (наверняка транспаранты) и была в приподнятом настроении, в то время как их товарищи, центром группы которых был Виктор Крам, мрачно хмурились; на фоне их красных мантий угрожающе чернели траурные повязки на руках. «Кажется, далеко не все готовы смириться с Геллертом как представителем школы, — мысленно вздохнул Альбус. — С тем, что он сделал».
А что он сам? В былые годы Геллерт сделал ему многое, но мало добра; после гибели Ари они долго бегали друг от друга затем, чтобы после десятилетий встретиться вновь — и сразиться с ожесточённой яростью, понимая, что от исхода их боя зависят судьбы миллионов волшебников и маглов. И всё же, когда закончился бой, когда обессиленный Геллерт упал у его ног, дыша едва-едва и не в состоянии просто поднять голову, когда Альбус занёс уже палочку, чтобы сделать то, что был должен… он не смог. Хвалёное милосердие? Сантименты? Чувства?.. Альбус не знал точно. Тогда он поспешил сдать Гриндевальда властям, чтобы те надёжно упрятали его в тюрьму, которую сам же он и создал — злая ирония, которую оценили все, включая самого Геллерта. И опять они долгие годы избегали встречи — Альбус избегал, Геллерт в принципе не мог позволить себе перемещения, — до тех пор, пока глупая прихоть судьбы, ироничный рок не свёл их вновь. И тогда, увидев его, заглянув в голубые глаза, не состарившиеся ни на день, Альбус осознал — принял то, что знал всегда: он не мог не простить Геллерта. Пусть он и сбился с пути, он всё ещё его друг; пожалуй, самый близкий, который был у Альбуса за всю жизнь.