Но с кем? Точно я не знал, однако подозревал, что враг был не кто иной, как всем здесь известный мистер Виктор Хейзел, хозяин и земли, и фазанов. Мистер Хейзел был фабрикантом пирожков и колбас, он имел невероятно заносчивый характер. Это был чрезвычайно богатый человек, его владения простирались на многие мили по обеим сторонам долины. Всем этим он был обязан только себе, однако не обладал ни обаянием, ни сколько-нибудь значительными добродетелями. Всех людей скромного достатка он презирал, так как и сам был когда-то одним из них, и теперь изо всех сил старался общаться с приличными людьми, как он это понимал. Он охотился с гончими и без гончих, носил модные жилетки, и по будним дням отправлялся на своём «Роллс-Ройсе» на фабрику, проезжая мимо нашей заправки. Иногда, мельком, мы успевали увидеть за рулём лицо мясника — розовое, как ветчина, рыхлое, воспалённое, оттого что мяса в его диете слишком было много.
Вчера днём, ни с того ни с сего, Клод сказал мне:
— Сегодня вечером я опять пойду к Хейзелу в лес. Хочешь со мной?
— Кто, я?
— В этом году на фазанов последний шанс, — сказал он. — Сезон начинается в субботу, и тогда все они разлетятся по лесу, если вообще останутся.
— Но что так вдруг? — спросил я, подозревая неладное.
— Просто так, Гордон. Просто так.
— Мы ничем не рискуем?
Он не ответил.
— У тебя там спрятано ружьё?
— Ружьё!? — воскликнул он насмешливо. — Фазанов не стреляют, ты разве не знал? Да у Хейзела из игрушечного пистолета стрельнешь, лесники тут же сбегутся.
— А что же ты делаешь?
— Ха! — сказал Клод, и таинственно прикрыл глаза.
Потом выждал долгую паузу и спросил:
— Сможешь ли ты держать язык за зубами, если я тебе кое-что расскажу?
— Безусловно.
— Я этого ещё в жизни никому не рассказывал, Гордон.
— Это большая честь. Можешь мне полностью доверять.
Он повернул голову и уставился на меня блёклыми глазами. Они, большие и влажные, как у быка, были теперь так близко, что в центре каждого я увидел перевёрнутое отражение собственного лица.
— Сейчас я тебе расскажу три лучших в мире способа добыть фазана, сказал он.
— А раз уж ты сегодня гость, то тебе выбирать, каким мы воспользуемся. Ну как, идёт?
— Мне всё это не нравится.
— Успокойся, Гордон, ну в самом деле!
— Ладно-ладно, давай.
— Так вот. Первый секрет. — Он замолчал и глубоко затянулся сигаретой. — Фазаны, — негромко проговорил он, — очень любят изюм.
— Изюм?
— Обыкновенный изюм. У них какая-то изюмомания. Мой отец первый об этом узнал, уже больше сорока лет назад. И он открыл все три способа, которые я тебе сейчас расскажу.
— Ты, кажется, говорил, что твой папа был пьяница.
— Может, и так. Но кроме того, он был великим браконьером, Гордон. Возможно, величайшим за всю английскую историю. Мой папа изучал браконьерство, как настоящий учёный исследователь.
— Да ну?
— Серьёзно, Гордон.
— Верю.
— Между прочим, папа держал целый двор петухов в самом соку, только для экспериментальных целей.
— Петухов?
— Ага. И каждый раз, как придумывал новый способ словить фазана, проверял этот способ на петухе. Так он открыл секрет изюма. И так изобрёл ловлю на конский волос.
Клод замолчал и оглянулся, словно проверяя, не подслушивает ли кто за спиной.
— Вот как это делается, — сказал он. — Для начала берёшь несколько изюмин и оставляешь их на ночь в воде, чтобы они как следует разбухли. Потом берёшь конский волос и режешь его на кусочки по полдюйма. Потом протыкаешь ими изюмины, так, чтоб по обе стороны волос торчал на восьмую дюйма. Понятно?
— Да.
— Теперь, фазан склёвывает такую изюмину. Да? А ты смотришь из-за дерева. И что дальше?
— Наверно, она у него застрянет в горле.
— Это и так понятно. Но вот что удивительно. Вот что заметил мой папа: как только это случится, птица больше не двигается с места! Она как будто к земле прирастает, так и стоит, и в горле у неё как будто поршень ходит, а ты себе спокойно вылезаешь из засады и берёшь её голыми руками.
— Не может этого быть.
— Клянусь, — сказал он. — Если уж фазан заглотил конский волос, у него над ухом можно палить из ружья, он и не пошевелится. Это такая мелочь, которую может заметить только гений.
Он сделал паузу, и глаза его сияли от гордости за гениального отца.