— Что это? — спросил я спокойно.
— Направление! — выпалил Жантас. — Мы едем в лагерь, а ты остаешься в ауле наводить дисциплину среди собак, бегающих по улице...
Я вскипел, но сдержался.
— Кто тебе дал?
— Кто же дает? Апай Майканова. Но тебя в списке нет...
Майканова — наш классный руководитель. Она преподает родной язык. Я знал, что сейчас она находится в школе и помчался туда. Запыхавшись, вбежал в учительскую.
— Что случилось? Что случилось, Кадыров? — удивленно встретила меня Майканова.
— Апай, дайте и мне направление.
— Какое направление?
— Ехать в лагерь.
— Направление я тебе не дам, — холодно ответила Майканова, внимательно глядя на меня.
— Почему? — похолодел я.
Учительница встала и тоном, каким она обычно отчитывала меня в классе, проговорила:
— В лагерь поедут лучшие, дисциплинированные...
— Но ведь вы и Жантасу выдали.
— Да, выдала.
— Так неужели я хуже Жантаса?
Майканова сверкнула голубоватыми глазами:
— Как ты разговариваешь с классным руководителем?
— Не хотите давать — и не надо, — выпалил я и, повернувшись, вышел из учительской. Мне было обидно, что она считает ябеду Жантаса лучше меня. Вслед за мной из учительской вышла Майканова.
— Кадыров!
Я не остановился.
— Кадыров!
Продолжаю идти дальше. Майканова окликает меня еще несколько раз, и с каждым ее окриком я ускоряю шаг и, наконец, пускаюсь бегом.
Это правда, что всю зиму, как только разговор заходил о дисциплине, Майканова прежде всего называла меня. Кожа Кадыров всегда виноват. А сколько раз она водила меня к директору! Нет такого наказания, какое Майканова не применяла бы ко мне.
Хитрый Жантас — лучше меня!.. Когда это было? Я никогда не пользуюсь шпаргалками и не жду подсказок на уроках, как Жантас. Каждую свою хорошую отметку я заслужил честно.
Если я не приготовил урока, то сразу признаюсь в этом и не выкручиваюсь, не придумываю разные причины, как это делает Жантас. Он просто скверный человек — укусит и жало спрячет. К тому же у меня нет отца-завхоза, как у Жантаса, который во всем услуживает учителям.
В гневе я обвинял своего недоброжелателя во всех смертных грехах. На спортплощадке мы снова сталкиваемся с Жантасом.
— Ну, что, получил направление? — ехидно спросил он.
— Получил, — ответил я.
— Покажи!
— Вот! — и я больно щелкнул его по носу. Он завопил, а я пошел, дальше.
III
Через два дня группа наших ребят выехала в пионерский лагерь. Остальных увезли на грузовике в поле, чтобы помочь овощной бригаде прополоть огород. Я был сердит на всех и никуда не поехал.
Дома я и бабушка. Я слоняюсь по аулу, а бабушка целыми днями занята по хозяйству. Встает раньше меня и доит двух коров, потом пропускает молоко через сепаратор, ставит кислое молоко, готовит катык [1], взбивает масло, лепит кизяк, готовит обед. Короче говоря, весь дом держится на ее плечах. Но все это женская работа, мужчине здесь делать нечего, и я скучаю.
Я не нахожу себе места даже на речке. Мне не хочется ни купаться, ни удить рыбу.
«Вот возьму и уеду на джайляу», — приходит мне в голову мысль.
В самом деле, это замечательная мысль — поехать на джайляу. Оно находится в урочище Шалкоде, если ехать туда верхом, напрямик через гору, то это всего полдня пути.
Но тут я снова становлюсь в тупик: хорошо, я поеду на джайляу, но где я возьму лошадь?
В самом деле: где взять лошадь? Просить у бригадира — не даст. Скажет: «Зачем тебе, для баловства?»
Подложив руки под голову, я лежу на берегу реки, смотрю в ослепительно-синее небо и мучительно думаю, как мне быть?..
Перед моими глазами проходят лошади, лошади, лошади. Самых разных мастей. И вдруг словно мне кто-то шепнул на ухо: «Выход очень прост». Лошади, лошади, лошади... Я знаю, где это. Я бегу домой и бросаюсь в постель. «Ложись, дорогой Кожа, — говорю я сам себе, — отдохни до темноты, а когда наступит ночь, ты отправишься в интересное путешествие».
* * *Во время ужина я говорю бабушке:
— Сегодня я еду на джайляу.
— Как на джайляу? — пугается она. — На ночь глядя?
— По холодку лучше, — солидно поясняю я, — днем — слишком жарко...
— А где ты возьмешь лошадь? — настороженно спрашивает бабушка.
— Будет и лошадь, — самоуверенно заявляю я.
Бабушка в тревоге смотрит на меня и сокрушенно качает головой:
— Горе мне с тобой!.. Опять что-то надумал...
— Ничего страшного, — стараюсь утешить ее, — я поеду с ребятами, приехавшими оттуда...