— О, моя голова! За что вы мне встретились! Тяжело вас мортов понять, комплимент и оскорбление в одном предложении, впрочем, пустое. Черная Лиса, — вот мое прозвище, я атаманша местной ватаги Дровосеков, а это мои люди. — альвийка обвела рукой уцелевших. Довольны? Что дальше, обнимемся и пива выпьем под лютню у костра?
— Опустите щит прозвищ и покажитесь, лир. Имя скрывает лишь тот, кто прячет себя ото всех, в том числе и от себя самого. — произнес Леон.
— Он всегда такой или он там чего по бумажке читает? — альвийка закатила глаза.
— А ты всегда такая… ершистая и бойкая? — начал Готфрид, но осекся и сказал не то, что хотел.
— Дай-ка подумать. Пожалуй, только тогда, когда оголтелые мужики распускают руки, срывают грабеж, ну и еще когда вино разбавлено, — гордо ответила темнокожая девушка, тряхнув белым хвостом волос.
— Это мы то распускаем руки? — изумился Готфрид.
— Другие франты в плащах цветастых. Моя девочка подрезала кошель у одного такого, так он ей так двинул, что челюсть сломал, вот и вся ваша рыцарщина, — бахвальство и только.
— Твоя шайка называет себя Дровосеками?
— Ну естественно! Мы ведь и есть Дровосеки — рубим так сказать, деревянных эквиларов, клянущихся честью чаще чем святоши, зачитывают молитвы.
— Деревянные эквилары раскусили твой план едва сняв с тебя путы, — усмехнулся Готфрид.
— Да неужели?
— Ужели. Иное мужичье может быть и не смутила бы привязанная к дереву альвийка, которую в любой нормальной шайке самой первой же уволокли в лес и по рукам пустили, а вот нас смутило, как и запах.
— Запах? — удивилась Лиса.
— Разумеется — твоя одежда хорошенько так пропахла кострищем, а над лесом виден дым. Очевидно же, что ты не с воза, если только с некоторых пор костры не жгут прямо в повозках. — объяснил Готфрид. — Вообще весь план, откровенно говоря, дрянь. Никого прикрытия тылов, от тебя толку было бы больше сиди ты с луком в засаде.
— Возьму на заметку, — фыркнула Лиса, и Готфрид поумерил свой критический пыл, а то научит еще на свою голову.
— Его рану нужно перевязать, неужели вас не заботит жизнь собственных людей? — удивился тем временем Леон, указав на раненного, сквозь пальцы которого сочилась кровь.
— Я ему кто — жена или мамочка? Пусть сам о себе позаботиться. — презрительно бросила Лиса.
Леон разорвал одежду одного из погибших разбойников и сам занялся раной опешившего от такой заботы, головореза. Впрочем, какой там головорез, ровесник рыцарей, если и старше, то на пару лет.
— Итак, любезнейшая Лиса, стало быть в лесу ваш лагерь. Не изволите ли показать где он находится? Дело затянулось, пора с ним заканчивать. — сказал Готфрид, деланно вежливым тоном, переходя к сути.
— А то у меня выбор есть? — огрызнулась альвийка.
— Сколько в лагере человек? — поинтересовался Леон.
— Сотня, ну может сотня и один, всех уж и не упомнить, — усмехнулась девушка.
— Вот это удача, лев! Значит будем биться вдвоем против сотни. Представляешь какие песни о нас будут слагать? Клянусь честью всех пока еще не убитых Корвусом, мы прославимся на весь Астэриос! Правда, лошадей придется оставить тут, а то нечестный бой выйдет, они у нас стоят не меньше пяти сотен каждая.
— Даже не знаю восхищаться вашей отвагой или сочувствовать вашей глупости, — рассудила Лиса.
— Я знаю — восхищайся, — невозмутимо ответил Готфрид, а Лиса лишь посмотрела на него исподлобья не то с презрением, не то с восхищением.
Леон сочувственно взглянул на убитых разбойников и занялся поиском веревок, которые без труда нашел в повозке. Юноша связал уцелевших разбойников, воспользовавшись примером альвийки — мужчин привязали к деревьям. Связав руки Лисы, девушку пустили вперед в качестве проводника. Когда Лиса вышла вперед, Готфрид присвистнул, осматривая ее сзади и Леон шикнул на друга. Леон нервничал, руки все еще слегка дрожали после скоротечного боя. Впервые он обнаружил это впервые убив врага и с тех пор, в любой битве, даже если та обходилась без жертв, стоило ражу пойти на спад как у него начинали дрожать руки. Готфрид же чувствовал себя уверенно или по крайней мере показывал это. Его порой обуревал гнев во время битвы, но стоило той прекратится, как он быстро приходил в себя. По пути юношам встретились настоящие тела столярных мастеров: заколоты и обчищены под чистую, даже одежду и ту сняли, так и бросив голышом в кустах.
— Омерзительно. Что много астэров с них сняли? Это же простые батраки. — с горечью и отвращением заметил Леон, чувствуя, как нарастает обжигающий гнев.
— Ты с какой целью интересуешься, рыцаренок? Лапы наложить хочешь? Никогда не знаешь, что найдешь у батрака в подошве сапога. — почти стихами ответила Лиса и добавила. — У одного в подкладке так и вовсе денег было столько, что не иначе как шулер или разбойник какой. Иначе откуда деньжата такие?
— Скорее уж накопленное за всю жизнь приданное для замужества своей дочки, — заметил Готфрид.
— Разжалобить меня не выйдет. Пусть бесприданница выпрыгивает из гнезда, а там уж либо летит, либо разбивается, такова жизнь, я здесь не причем. — пожала плечами альвийка. — Если вас это утешит, тех молодцев, что этих работяг порешили, вы уже поубивали.
Как и ожидалось, недалече от тракта в лесу обнаружился разбойничий лагерь, разбитый на опушке. На вертеле аппетитно шипя капающим в пламя жиром, жарился упитанный кабанчик. Готфрид мечом отодвинул стенку шатра, заглянув внутрь — пусто. Леон осмотрел деревья, разбойники вполне могли скрываться на ветвях или даже иметь там дозорного, но и деревья ничем не удивили.
— Один шатер с отдельным спальником, еще восемь снаружи и только один костер с дичью. Миниатюрная какая-то сотня, может она крохотная как муравьишки? — Готфрид взглянул под ноги, точно ожидал увидеть сотню крохотных разбойников, неистово колющих его сапог мечами.
— В твоей шайке девять человек и девятый где-то рядом. Судя по вот этим вот свежим следам, он отправился на запад… к озеру. — рассудил Леон, когда все осмотрел. — Я за ним.
— Осторожнее лев, — предупредил Готфрид.
— Проклятье, а ведь меня еще уверяли, что в Линденбурге одни бронелобые дровосеки и дурные эквилары, рассекающие по трактам. Лесная провинция, глухомань, оно и видно. — отозвалась Лиса, глядя в след рыцарю и явно недовольная тем, что встреченные ей юноши оказались куда мудренее заурядных рыцарей.
— Эх, добро пропадает! Жаль кабанчик еще не прожарился, а мы спешим! — Подосадовал Готфрид, ковырнув ножом тушу зверя, попутно присаживаясь у костра и глядя на огонь.
В ту же секунду Черная Лиса выхватила откуда-то из-под складок одежд, а может и вовсе из рукава, второй стилет. Но на этом все и кончилось, так как Готфрид еще мгновенье назад сидевший у костра и с умилением смотревший в огонь, резво вскочил и с силой сжал руку нападавшей. Второй рукой девушка успела зацепить щеку рыцаря, оцарапав, прежде чем Готфрид схватил и ее. Рыцарь и девушка оказались друг напротив друга, близко как никогда, куда как ближе нежели когда он освобождал ее от пут. Готфрид смог разглядеть яркие, бирюзовые глаза альвийки, — довольно-таки редкий цвет среди цинийцев.
— Зараза! — процедила сквозь зубы девушка, сокрушаясь о своей неудаче.
— Вот не люблю я женщин с оружием.
— Знаешь, что побьют тебя?
— Да если бы! Любят прятать свои иголки там, где благородному рыцарю не пристало обыскивать. Хотя если подумать… это же прямой повод обыскать тщательнее?
Будучи легким на подъем, колено альвийки, как только ему выдалась возможность, отправилось в короткое по дистанции, но быстрое по скорости движения, путешествие. Целью сего незамысловатого путешествия был пах рыцаря. Готфрид и на этот раз показал чудеса проворности, одним шагом отойдя в сторону и заломив руки девушки за спину. Лиса не унималась и рыцарю пришлось обхватить ее всю, заключив в замок. Девушка рычала, чертыхалась, подпрыгивала и всячески вырывалась, пиная ногами воздух. Готфрид сейчас походил на укротителя необъезженной лошади. Наконец Лиса прекратила, переводя дыхание.