Впрочем, не то, чтобы Вашей Покорной хватало познаний в сигнальной азбуке проверить его реальные таланты.
— Ты его понимаешь? — глупый вопрос, но мало ли чему здесь учат в школе?
— Нет, — растерянно призналась Ксения.
— И я нет, — решение пришло само. — Ты не маши, ты рукой покажи!
Салабон облегчённо махнул флагами куда-то за вокзал. Судя по всему, премудростями сигнальной азбуки он сам тоже владел крайне условно — если вообще хоть как-то владел.
Оставалось только неторопливо последовать за ним. Благо, дорогу он знал куда лучше сигнального дела. Остановились мы на погрузочном терминале, рядом с плохо оштукатуренным элеватором и рыжей, обильно поросшей мхом, кирпичной водокачкой. Неподалёку приткнулся двухэтажный, явно жилой, деревянный барак.
Салабон что-то неразборчиво крикнул, и решительно махнул нам флагами. Разумеется, мы его так и не услышали. Осталось только аккуратно припарковать колосс рядом с водокачкой и выбраться наружу.
Даже в позе коленопреклонённого рыцаря на посвящении, боевой колосс всё равно высился на одном уровне с водокачкой. Дорога вниз по скользким металлическим скобам несколько затянулась.
Ваша Покорная ступила на землю первой — как раз, чтобы вовремя дать по шее засмотревшемуся наверх салабону. Впрочем, понять его можно — сарафан Ксении действительно составлял основную и практически единственную деталь её одежды, а с такого ракурса этот пикантный нюанс уже никаких сомнений не вызывал.
— Яйца оторву, — ласковое предупреждение на ухо пришлось немного подкрепить физически. Уже после одного-единственного решительного шлепка по заднице салабон пикантно запунцовел и попытался что-то неразборчиво промямлить в своё оправдание.
— Не слышу, — невинная улыбка окончательно парализовала все остатки мыслительной деятельности молодого бойца.
— Колонка, вот, и там, это, — салабон попытался указать руками в несколько сторон одновременно, выронил флаги, торопливо бросился их поднимать, и растерялся окончательно.
— Обед, — бессвязное словоизлияние пришлось капельку подтолкнуть в желаемом направлении. — Борщ. Сметана. Хлеб. Где?
— Там, — пунцовый уже просто до свекольного цвета олух наконец-то одолел косноязычие, приложил руки ко рту и оглушительно заорал, — Тёть Паш! Тё-тя Па-ша!
В дверях барака воздвиглась монументальная фигура в некогда розовом, а теперь выцветшем добела сарафане из дешёвой ткани. Недостаток роста фигура успешно компенсировала шириной — дверь краснолицая тётка неопознаваемого возраста перекрывала целиком.
— Это чего? — тётя Паша растерянно перевела взгляд с нашего сопровождающего на металлическую громаду за нашей спиной. — Это они?
— Ага, — подтвердил салабон. — Ген-Сеич с их старшим разговаривает сейчас, но их покормить бы, и вообще…
— Ах ты ж боже ж ты мой! — всплеснула руками тётя Паша. — Деточки ведь совсем!
— Мне уже почти семнадцать! — обиженное бурчание Ксении прозвучало уже в спину тёти Паши.
— У неё муж на двадцать-пятьсот сорок третьем кочегарит, — пояснил вполголоса наш провожатый. — Это вы его сегодня в город привели, вторым шёл. Уже всё депо знает.
Тарелка совершенно нажористого уже только по запаху горохового супа с луком и жареным салом и толстые ломти ноздреватого чёрного хлеба появились на грубом деревянном столе чуть ли не раньше, чем мы зашли на тесную кухоньку. Простая железная кружка с дешёвым чаем, домашняя ватрушка и пара неаккуратных кусочков грубого жёлтого сахара после них показались ни капли не хуже десерта в "Хилтоне".
Плохой знак.
Очень плохой.
— Скажите, — гостеприимная хозяйка так ловила каждое слово гостей, что не возникало и тени сомнений, — а полежать здесь можно где-нибудь? Часика два хотя бы?
Просьба вызвала ещё один бурный взрыв причитаний о бедных деточках, но итог свой возымела — нам предоставили аж целый угол жилой комнаты размером чуть больше моего домашнего платяного шкафа, но зато с продавленной узкой койкой у стены.
— Мы ещё воду набрать должны, — нерешительно промямлила Ксения. — И отработку бы слить…