— Печка, думаю, нужна — отозвался, покивал Брыве головой Вершко, — хоть и не делали раньше. А почему нет? Мы тут днюем и ночуем. А что ныне спекота — что с того, зима снова будет, никуда не денеться.
— Дело, дело говоришь. Мы к зиме привычные, а всё равно один-другой да и заболеет, когда мороз — добродушно опустил Брыва густую бровь, прихлебнул кисленького кваса с хорошим хлебным духом.
— В нынешний студень* Сыромятин сын неделю отлежал с горячкой, да и я думал не удержусь! — отозвался тоже вполголоса из-за стола напротив Брывы старый боец Горобей, самый старший за столом, ветеран боёв с крыжаками*, сухой, жилистый со светлыми бровями вразлёт, с усами, какие в моде у варягов, с небольшим шрамом на левой скуле. Ещё с молодости у него этот шрам — вовремя от стрелы увернулся. — Правильно говоришь, старшой, только ты попроси князя кирпичами пособить, а то у Прыткиного тестя глинобитная будет, а её ещё сушить долго.
— Глинобитная такая бывает, что лучше кирпичной — и топить быстро, и тепло держит долго! — сказанул Прытко в защиту тестя — всё-таки молодая жена Прыткина родила в сакавике первенца, месяц прошёл, и вся родня во главе с тестем до сих пор охала и ахала от счастья. Второго, говорят, готовься, подавай.
— Да хто ж твоего тестя трогает, сынку! — добродушно ухмыльнулся в светлые усы Горобей, и Брыва гыгыкнул, и Вершко тихо посмеялся, и Кудеяр с интересом посмотрел. — А кирпичная зато дороже, а князю нашему для дружины ничего не жалко! — прокряхтел Горобей, копируя известного купца Дидюка Околицкого, и сделал страшные подвыпученные дидючьи глаза. Купец этот как мог экономил, а попросту скряжничал на ружении* княжьей дружины. Но всегда громко хвалил князя за растраты на дружинное содержание, оружие и зброю**.
Тут потихоньку засмеялись все вместе с Прытком.
— А можно большу-у-ю печку построить, чтоб на неё залезть и там уже сторожить — хитро зажмурился Кудияр, намекая на общий для всех нередкий недосып. Кудеяр высовывался в круг света из-за Брывинского монументального плеча, облокотившись на стол и уперев кулак в лохматую голову.
И русые длинноватые кудри, и мягкая короткая борода, и серые умные глаза, и вся поза делали его похожим скорее на гусельника-певца, барда, песняра, чем на скрытного и опасного бойца разведчика, первейшего следопыта. Что-то гибкое кошачье в нём настораживало мужчин, зато девки — так и липли.
— А то в ряд пять штук! Чтоб на всех хватило. — сдержанно подхватил шутку Вершко.
«Кудеяру так шутить можно — разведчик, всё умеет, в лежебочестве не замечен, только всё ещё мечтает… пока молодой» — подумал про себя Вершко. А самому старшине всего-то на три года больше, чем Кудеяру.
— Так и избу же тогда надо шире перестроить, а то же всё не влезет — будет шире княжьей. — серьёзно так сощурил глаза Горобей.
— Так и по бабе с собой на печку — дрова беречь. — заметил экономный Брыва.
— И ещё парочку, чтоб кормили — совсем размечтался Кудеяр.
— И чтобы Горынычу (за глаза прозвище княжьего воеводы) отдельную печку посередине, а то обидится, начнёт в разведку посылать. — пожалел неустанную долю Кудеярову Горобей.
— Заживё-о-м! — с восторженной безуминкой в глазах оглядывал старших товарищей Прытко.
А старшие товарищи посмеивались добродушно. Легко друзьям между собой и просто, и радостно на душе.
Лёгкий стук в крышу никто не услышал, только Вершко почувствовал его как невидимое касание чьей-то руки.
Бойцы продолжали тихо беседовать, окружённые танцующими тенями. Их лица, подсвеченные огнём, уже не впервые виделись для Вершко воплощением дружинной жизни. «Какая бы картина получилась… Вот состарюсь — возьму холсты и краски и всё-всё нарисую. Что бы было перед глазами, чтобы посмотрел — и порадовался, как в Царьграде… Детям буду рассказывать про своих друзей».
Разные по характеру и по возрасту, эти люди были готовы к действию в любой момент. Уговаривать не надо, ни два раза повторять. И, в тоже время, самостоятельные, с головой на плечах. И надёжные, если что и плечо подставят и своим щитом прикроют.
Как пять пальцев одной руки укрепляют себя сами и помогают друг другу.
«Мизинчик — это, конечно, Прытко — самый младший и, вроде бы, самый слабый, но без него вся рука не цела, на обрубок похожа. Прытко — старшего товарища погибшего сын. Ярёмин сын.
Горобей — указательный палец. Всё видит, всё знает, укажет на главное, скажет не в бровь, а в глаз, аж страшно иногда от его правды.
Кудеяр, наверное, безымянный палец — и сильный, и вроде бы незаметный, и почти по центру, но скромнее, и важный, без сомнения.