— Чего-чего? — прищуриваюсь и поджимаю губы. — Сергей…
— Угу. А знаешь как?
Не имею ни малейшего представления, но хотел бы посмотреть.
— Ты компромат собрал, Горовой?
— Не успел.
— Был занят?
— Собственной женой. Короче, я разбираюсь в этих па. Прикинь!
Высказать сочувствие и погладить по спине?
— Яр… — внезапно становлюсь серьезным и дико бегаю глазами по его груди. — Ты ведь в курсе о том, что произошло? Костя…
— Тихо, Мудрый. Ни слова. Девочки ничего не знают.
— Даша…
— И Даша в том числе. Мне Алексей Максимович вчера сказал. Разбудил среди ночи…
Среди ночи? Значит, это все случилось в день нашей свадьбы. Закон подлости или за что-то наказание? Только вот за что?
— А Петя здесь? — он быстренько оглядывается, как будто что-то ищет.
— Пока нет. Вы первые, — отхожу от него и поднимаю руку. — Дори, привет!
— Святик! — кареглазая малышка с крупными локонами на голове размахивает букетом каких-то розовых цветов. — Привет-привет!
И это молодая мать, да чтоб ее, троих малых детей! А так, если честно, и не скажешь. Красивый танцевальный шаг, лукавая улыбка, симпатия в глазах и расправленные в неге плечи. Горовая Даша — первая красавица Смирновых, связавшая свою жизнь с одноруким чертом, не представляющим свою дрянную жизнь без адских гонок Формулы-1.
— Ты еще не дед? — шепчу ему в висок. — Кирилл не натворил непоправимого?
— Нет, но…
— Но? — с улыбкой настораживаюсь.
— Но все к тому идет, старик. Недавно знакомил с девочкой, приводил ее домой. Даша там устроила прием, почти смотрины.
— Серьезно? — выпучиваюсь, словно мне в затылок засандалили увесистым багром.
— Ее зовут Соня, полное — София.
— Ну надо же! — наигранно смеюсь. — Красивая? Ты, похоже, оценил. Судя по твоему взгляду, вы произвели на девочку фурор, то самое неизгладимое впечатление. С ее родителями уже встречались? Просватали малышку? Где молодые будут жить?
— Тебе смешно, а мне, — Горовой опускает низко голову, скукоживается и сводит плечи, — было не до смеха, когда я грозным тоном начитывал сопляку конспект о безопасной половой жизни. Он даже слушал, а потом смеялся. Я что-то, видимо, не так сказал. Опыта маловато. Это подрастающее поколение, — подбородком показывает на моего сынка, — поколение акселератов. Я за ними с одной рукой не успеваю, а ты?
— Ты дожил, старик! — громко ржу. — Это, бля, смешно. Сам-то во сколько стал отцом? А моему пока четыре, ты не ровняй, сам знаешь, что.
— Вот поэтому…
— А-а-а! Ну-ну, ну-ну!
— А где жена? — Дашка смешным клевком целует меня в щеку.
Немного отстраняюсь, затем прислушиваюсь, как будто ощущаю слабое движение позади себя, наверное, где-то у входной двери.
— Иди сюда, — подзываю сладкую к себе.
— Сестричка! — ультразвуком выпискивает Даша.
— Эх! — сильно вздрагивает Ярослав. — Звонкая ты, кумпарсита!
А Юля странным образом переминается с ноги на ногу, чего-то вроде бы стесняется, посматривает украдкой на старшую сестру, потом постреливает глазками на заливающуюся от огромной радости по двору мотающуюся детвору, заглядывает куда-то вдаль, сканируя пространство за воротами, прищуривается и чего-то ждет.
«Смелее!» — вращаю кистью, подзывая сладкую к себе.
— Поздравляю! — Ярослав впечатывает легкий поцелуй в висок. — Как вы?
— Все хорошо, — она опять смущается, стремительно краснеет, игриво прячется, прикладываясь лбом в мое плечо.
«Ты чего?» — я сильно скашиваю взгляд, пытаясь обрести потерянный по недоразумению наш зрительный контакт.
«Все хорошо!» — жена, насупив брови, ментально тотчас отвечает.
— О-о-о! — вскрикивает Дари, когда в раскрытые ворота вваливается транспорт «юных Велиховых», как о них душевно говорит Сергей, когда никто не слышит, но все об этом знают…
— Рассказывай, как жизнь молодая? — Яр хлопает развалившегося в плетенном кресле Петю по руке.
— Когда это мы с тобой стали такими закадычными друзьями? — уперевшись ладонями в кривые подлокотники, он настороженно приподнимается и куда-то в сторону визгливым голосом орет. — Лю, стоять! Вот же…
«Блядь!» — по-видимому, одно простое слово должно было сорваться с этих не обезображенных дурным оскалом губ.
— Пусть носится. Зачем ты ей мешаешь? — с большим вниманием слежу за тем, как три счастливые сестры щебечут о чем-то женском, выгуливая малышню на детской игровой площадке. — Там зреет коварный страшный план? — киваю в ту же сторону.
— Не-е-е-т! — зевает Ярослав. — Не думаю. Нет предпосылок, впрочем, как и существенных проблем.
«Вы как?» — теперь четвертый собеседник, похоже, подключается к тандему. Смирнов именно сейчас решил пробить немой эфир?
«Все хорошо. Ребята на месте. Есть новости?» — не глядя набираю и, улыбаясь махающей Юле, отправляю сообщение в эфир.
«Не пейте, козлики» — наверное, «папенька» забыл добавить «без меня».
«Сергей, что с Костей? Как дела?».
«Передавай всем маленьким привет!».
— Вам привет, — не отрываю взгляд от потемневшего экрана.
— Что там? — Петя дергает мое плечо.
— Не знаю.
— Это был Сергей? — Горовой наклоняется ко мне.
— Да…
Чего я, собственно говоря, так сильно убиваюсь? Мы не общались с Красовым, а последние недели проводили в открытой конфронтации. Мне должно быть все равно на то, что с ним там дальше будет, но почему-то тяжело откинуть мысль и изображать безразличие, которого в действительности нет.
— Херня какая-то, Яр! — шиплю сквозь зубы.
— Давай не будем.
— Я чувствую себя подлецом, — наконец-то разряжаюсь тем, что по сердцу с нажимом лезвием ведет. — Это ведь вчера случилось?
— И что? — недоумевает Горовой.
— Я откатил сделку с домом, Свят, — внезапно Петр, громко хмыкнув, начинает. — Если это важно, конечно…
— Вообще никак, Велихов. А на хера об этом ты сейчас сказал? — в ответ скриплю зубами. — Решил что-то мне пришить? Дом, дом, дом. Он нам не нужен. Это Юлино добровольное решение. Что это за подачки, в конце концов? Что за гребаная щедрость?
— А чего ты, мил человек, так сильно злишься? — он встречно направляется ко мне. — Это не подачка, а законный раздел имущества. Фирму делить не стали, а дом… Это его желание.
— Нам ничего не нужно, — еще раз повторяю. — Дошло?
— Ей, Свят! Ей ничего не нужно. Хотя…
«Могли бы и уважить, в самом деле?» — на это Петр намекает? Раз у меня своего теплого угла не предвидится, то почему бы не застолбить то, что Красов предлагает в качестве отступного выкупа?
— И? Ты, твою мать, к чему ведешь? — раскрываю руки, как будто бы стараясь что-то грандиозное объять.
— Он не абьюзер, каким его все выставили. Хватит! Чего ты взъелся?
— Ты, блядь, в своем уме? — с улыбкой на лице почти елейным шепотом елозит Ярослав. — Петр, что с тобой?
— Ничего! — с тяжелым вздохом Велихов откидывается на спинку кресла и выставляет скрещенные в районе щиколоток, затянутые в темно-синие джинсы худые ноги. — Просто говорю, что не намерен оправдываться за действия своего клиента. Все по закону и в тех же рамках. Юля стала в позу, хотя могла…
— Это типа его последнее желание, а она, — куда-то в сторону киваю, — не оценила мужской широкий жест? Я ни к чему ее не принуждал. Мы об этом говорим, малыш?
— Свят, я понимаю, — Петр отворачивает голову, скрывая на удобной стороне свое лицо. — Послушай, пожалуйста. И давай, наверное, спокойно и без нервов. Чего ты кипятишься? Зачем кусаешься? Я, если откровенно, давно такого не видел, чтобы вот так, как будто добровольно…
— Именно, козел!
— А ну, заканчивайте, — растягивает грубым тоном Яр.
— Это ты меня послушай! — я, видимо, решил расставить те маленькие точечки над «i» или меня от нервного переутомления сейчас ведет. — Считаешь, что я неправильно поступил? Увел жену у бедного-несчастного? Я…
— Не мне об этом судить.
— Вот именно, Петруччио! — встаю и подхожу к перилам веранды, на которой мы сидим и ждем, пока девчонки нагуляются. — Я… Я… — странно заикаюсь и проглатываю нужные слова. — Не буду ни перед кем из вас оправдываться. Слышно, Велихов?