— Я понимаю.
— Она вышла замуж. Костя, — замечаю, как он стягивает пальцы, формируя охренительные по мощи и объему кулаки, — Костя сделал предложение, она приняла его. Красов не переходил тебе дорогу, Свят. Он никого не подсиживал, не обманывал, не скрывал своих чувств и честно получил ее. Она не изменяла, потому что не связана была с тобой какими-либо обязательствами или клятвами. Вы не были парой, но тайком встречались. Как так вышло? Обман или…
— Вы судья, Сергей?
Увы! Отнюдь… Скорее, неугомонный бузотер, правонарушитель и возмутитель скучного спокойствия.
— Нет. Хочу, чтобы ты понял. У них…
— Все идеально. Я помню, понимаю и сживаюсь с этой мыслью. Зачем Вы это повторяете? — вполоборота задает вопрос. — Повторяете, словно пытаетесь в чем-то убедить себя. Или меня? Кого конкретно, Сергей Максимович?
Он прав! Чего я как глашатай?
— Идем, наверное, спать.
— Мне туда? — кивает на крыльцо гостевого дома.
— Могу пригласить к нам, но…
— Откажусь.
— Воспитание или что-то личное?
— Личное.
Точно. А у меня все решено:
«Удавлю урода… Если дотянусь, конечно».
— Поделишься или я зря напрашиваюсь на откровенность? — подмигиваю, ухмыляясь.
— Зря, — слова чеканит, транслируя собственное немногословие.
Он разворачивается и, покачивающейся, неуверенной походкой направляется к себе. Характер у козлины бешеный — отцовский или мой? Навязанный и вынужденный. Спонтанный генетический сбой — и темперамент теперь можно выторговать не только по наследству, но и получить по чудной неосторожности с детективным флером и внезапно обретенной ответственностью.
Странная история произошла со мной тогда, много лет назад, но благодаря этому мальчишке я обрел семью — жену и двух дочерей, за чье счастье сейчас спокоен, ибо все отменно решено. А вот с парнем с малых лет были грандиозные, масштабные, с размахом, что ли, далеко идущие проблемы. Тайна появления на свет, мистификация с рождением, затем паршивая ошибка — попискивающий под дверью крохотный подкидыш, сбрендившая мать, закончившая жизнь самоубийством — если мне не изменяет память, Алина, кажется, сиганула в речную бездну, перебросив ножки через кованые перила центрального моста. Его отец — мой тезка лишь по имени, а по профессии — кадровый военный, старший офицер. Не помню всех подробностей, но Мудрый старший закончил жизнь на поле боя и долгое время считался пропавшим без вести, пока его посредством подобного опознания не возвратили к Святу, в счастливую, но малочисленную семью. Сын, видимо, пошел по стопам родителя и чуть не повторил его судьбу. За время своего отсутствия пацан лишился имеющейся жилплощади, удостоверяющих личность документов, утратил положение и остался без средств к существованию, зато приобрел вполне реальную психотравму, визиты к мозгоправу по установленному расписанию, бессонные ночи и наконец попал в разряд разнорабочих. С последним, кстати, Леха собирался подсобить. Надо бы напомнить об этом брату, а то загнется и зачахнет в искусственных лесах дармовая сила, а могла бы послужить отчизне и сбросить небольшую часть зажимов с хозяина такого мощного добра…
— Жень? — шепчу на ухо жене, лежащей в кровати на боку и обращенной лицом к окну. — Женечка? — молчит, сопит, но ровно дышит. — Бойкот, Смирнова, да? Надутые губы, ссора, конфликт на ровном месте? — и все же тишина. — Ты спишь, что ли, жена? — утыкаюсь носом в заднюю часть тонкой шеи, обхватываю, уложив руку ей на мерно поднимающуюся грудь.
— Отстань, — пытаясь отползти, сильно вздрагивает и прижимает подбородок к груди, почти смертельно изгибая шею.
— Чего ты?
— Спокойной ночи, муж.
— Спокойной, — и все равно настаиваю, напираю и окончательно наглею, перекинув ногу через женское тело, левой пяткой подтягиваю недовольную к себе. — Не злись, чикуита. Маленькой кубинке грубость ни к чему!
— Все, видимо, нормально? Спел сыну колыбельную, утихомирил мужика? Как, кстати, у него дела? Отлично, вероятно? — аналогичный набивший чертову оскомину вопрос.
Не знаю…
Я об этом ни черта не знаю. Он ни разу не ответил прямо и развернуто, а я, наверное, не настаивал, успокоившись сухой отпиской, которой Святослав меня за интерес, как правило, от всей души вознаграждает. По всей видимости, пресное «окей» «Смирнова» целиком и полностью удовлетворяет.
— Да, — вру, про себя умоляя высшие силы смилостивиться и поступить хотя бы раз по совести, а не по какому-то накатанному наитию.
— У меня нехорошее предчувствие, Сережа, — внезапно выдает жена.
Этого мне только не хватало. Никогда не верил в эту ересь, но собачьей чуйкой обладала моя мать, у которой нос по ветру ходил в любое время года, выискивая неприятности, о которых всенепременно сообщал нам с отцом и братом.
— Это ведь предрассудки. Ты современная женщина, служительница науки, а лепечешь…
— У него нехороший взгляд. Он странный, дикий. Он совсем чужой.
— То есть?
— Это болезнь, Сергей. Святослав точно болен. Я чувствую. Господи, разве ты этого не видишь?
— Нет, конечно. Ни хрена не вижу.
Или не хочу. Не хочу видеть и что-то замечать.
— С чего ты взяла? Ошибаешься, Женек. Ты абсолютно не права.
— Он ведь ждет Юлю?
— Нет, не ждет.
— Перестань, черт тебя дери! Он не хочет ей добра, ненавидит, проклинает. Я это знаю! — прижимает кулаки к губам. — Свят зол на то, что произошло.
— Там все закончилось…
Так Мудрый заверил меня несколько минут назад.
— … его интересует только Игорь, чика.
— Тем хуже. Час от часу не легче. Неужели, — кряхтя, выкручиваясь, поворачивается лицом ко мне, — ты не видишь, что Святослав станет причиной разрыва. Он испортит Юле жизнь, разобьет ей сердце и заставит страдать, отбывая незаслуженное наказание. Он уничтожит ее семью. Я прошу тебя…
— Ты чего? — откланяюсь от нее. — Какого разрыва, какой причиной? Что за выступление? Столько пафоса и рвения. Тебя расслабить?
— Объясни, пожалуйста, в качестве кого он предстанет перед Игорьком, когда… — похоже, она меня совсем не слышит.
— В качестве биологического отца, — не задумываясь, сразу отвечаю.
— А Костя кто?
— Заносим покойника обратно, да? Мы ведь сто раз это обговорили.
— Не смешно! А Красова мы спросили, что он думает о том статусе, который случайно обеспечили ему родители его любимой жены? — шипит, плюется, через зубы злобно произносит. — Ты, видимо, забыл, что Костя подал документы на усыновление. Он не просто муж Юлы, его желание признать мальчика чересчур серьезно. Не знаю, что будет с отчеством, но фамилия…
Изменить свидетельство, вычеркнув из жизни Игоря воскресшего по воле рока Святослава? Прекрасный план и рвение похвально, но:
— Придется отвернуть. Ничего не попишешь, чика.
— Ты быстрый, Смирнов! Я против! — глухо голосит свое желание. — Против, против, против…
— Боюсь, что это не нам решать.
— Умываешь руки?
— Отнюдь, но… — замираю, оттопырив ухо.
Вот же сука непоседливая! Уверен, что, подойдя сейчас к окну, застану Мудрого на посту, с которого только вот согнал.
— Ну! — Женя отставляет назад руку. — Ты прав, Сережа. Стоит на стреме, угадывая в каждой тени кровного врага. Это посттравматический синдром. Тебе интересно мое мнение или я просто сотрясаю воздух? Веселю и раздражаю?
— Да, — отрываюсь от подушки и, опираясь локтем в матрас, вглядываюсь в темное окно, за которым нечетким профилем раскачиваются мачты сосен. — Конечно. Слушаю тебя.
— Ему нужно выздороветь.
Иди ты!
— Как корректно, Женек! Я бы сказал, весьма тактично, очень вежливо. До тошноты противно.
— Пусть расскажет все, выкричится и отпустит боль, иначе… — давится словами и затихает. — Иначе он убьет ее. Убьет! Господи, — всплеснув руками, прячется в ладонях, — Святослав погубит Юлю. М-у-у-у…
Неправда, нет! В этот бред я не поверю ни при каких условиях и денежном вознаграждении, если таковое вдруг предложат.
«Все будет хорошо, все будет хорошо… Даже если он в нее влюблен или наоборот, пылает ненавистью и точит нож, который вытаскивает лишь под покровом ночи, проверяя пальцем острие… Это однозначно лучше, чем холодность и безразличие, чем безжизненность и отрешенность. Это точно лучше, чем ничто!» — таращусь, не моргая в серый цвет, царящий за окном.