Кризис достиг кульминации в начале мая 1926 года. Военное прошлое Черчилля создало в лейбористских и профсоюзных кругах министру финансов репутацию самого главного «ястреба» в составе Кабинета, стремящегося к установлению права силы. В действительности, по крайней мере в отношении вызова — намеченной всеобщей забастовки, среди коллег были легкие разногласия. Черчилль раздул в министерстве хор: тему зарплат шахтеров надо закрыть, а поставить вопрос, не будут ли отвергнуты пожелания демократически избранного правительства. Поставленные в такие термины дела, темперамент, опыт и философия власти Черчилля требовали от него выйти и выиграть «войну». Как всегда, кризис сделал его возбужденным и энергичным. Его вмешательства были частыми и обращали мало внимания на ведомственные границы, и он не колебался, говоря военному министру и министру внутренних дел, что они должны делать так, как подсказывает его опыт. Он хотел, и добился, плана использовать Территориальные силы, без ружей, как полицейский резерв. Тем не менее, главным фокусом его деятельности была продукция «Бритиш газетт», старавшейся быть «авторитетным изданием», но рисовавшей, довольно естественно, диспут как атаку на «нацию» со стороны «врага», с которым не может быть компромиссов. Это восприятие также побудило Черчилля искать способы оказывать давление на новую службу Би-би-си, чтобы она стала в такой же мере выражением позиции правительства, как «Бритши газетт», но исполнительный директор которой, Джон Райт, все еще не симпатизировавший правительству, отказывался подчиняться до такой степени.
Своим поведением во время Всеобщей стачки Чирчилль, естественно, заработал и похвалу, и критику — с различных сторон. «Нью стейтсмен» приписывал Черчиллю замечание, что «маленькое кровопускание» пойдет только на пользу, которое он неистово отрицал. Тем не менее и сторонники, и оппоненты считали его человеком, речь и поведение которого, к добру или нет, накаляли спор. Возбуждающий Черчилль сравнивался, не в его пользу, с тактичным Болдуином. Было отмечено, что среди членов Генерального совета Конгресса британских тред-юнионов революционного пыла особо не видно, и это по большей части оградило забастовку от серьезных инцидентов и проявления жестокости.
Тем не менее, контраст между предполагаемыми личными позициями отдельных членов Кабинета мог быть преувеличен. В стратегии правительства это было необходимой частью как воинственных, так и примиряющих фигур. Позиция Черчилля, какой бы подходящей для его личности она ни казалась, не была диким курсом своенравного министра, потерявшего голову. Это был один из аспектов многогранной стратегии, имевшей целью добиться «победы». Заявление Болдуина, что он был «испуган» возможными действиями Черчилля, должно рассматриваться в этом контексте. И в самом деле, после окончания Всеобщей стачки, Черчилль не изъявил желания подавлять забастовку шахт и взял на себя видную и относительно примиряющую роль. В своем дневнике Том Джонс писал, что Черчилль был готов достигнуть урегулирования по вопросу времени, зарплаты и условий труда, что приводило в ужас его коллег и чего они принять не могли[49]. По его мнению, противоречий в его поведении не было. Всеобщая стачка была Всеобщей стачкой, даже если те, кто в ней участвовал, не представляли, что их действия бросают вызов власти государства. Это было вопросом власти. Было необходимо показать, что правительство нельзя принудить такой тактикой. Черчилль не допускал мысли, что в этом вопросе он будет играть не главную роль.
Возвращение к золотому стандарту и Всеобщая стачка — вот два аспекта периода пребывания Черчилля в должности министра финансов, которые отмечались наиболее часто. Однако ни в то время, ни впоследствии сам Черчилль не желал поощрять такую концентрацию внимания. Он посвятил изрядную долю времени представлению своих удачных бюджетов и финансовых заявлений. Как представления в парламенте они ценились высоко, но, несмотря на проявленное им остроумие, общее их воздействие было разочаровывающим, что чувствовал и сам Черчилль. Он мог предоставить некоторый кредит на улучшение страхования и пенсионного обеспечения, но в этих обстоятельствах он был готов отнести эффективность своего собственного вклада на счет Невилла Чемберлена, который оказачея очень деятельным министром здравоохранения. Изначальное сокращение подоходного налога замышлялось Черчиллем одновременно как «честное» и стимулирующие развитие производства. Его последующий энтузиазм в отношении понятной схемы снижения тарифов как стимула восстановления экономики разродился банальной «большой» идеей, которую было намного труднее внедрить, чем он ожидал, и, в любом случае, непохоже было, что она принесет такие плоды, как ожидалось. Финансовая ортодоксальность убеждала, что он должен повсюду сократить расходы, чтобы расплатиться за эти изменения.