Аристократия Европы с завистью смотрела на островную элиту. Германские бароны стремились жениться на британских аристократках, во Франции весь бомонд собирался в “Жокей клубе”. Стиль и пристрастия англичан имитировались от моды до спорта. В Англии же наиболее популярным политическим “клубом” страны была палата общин, старейший в мире парламент. Менее одаренные (так полагал свет) шли в гвардию или в гусары, остальные отправлялись на флот или в церковную иерархию. Лишенные достатка аристократы имели выбор между юриспруденцией и журналистикой.
В палате общин 1895 года из 670 членов четыреста двадцать были свободными джентльменами, офицерами или юристами. Заработной платы законодатель, разумеется, не получал. На скамьях Вестминстера сидели представители самых знатных фамилий страны. Владельцев огромных замков хорошо знали: замок Бленхейм принадлежит герцогу Мальборо, замок Четворт – герцогу Девонширу, замок Уилтон – Эрлу Пемброку, замок Уорвик – Эрлам Уорвикам, Кнол – Сэквилсам, Хэтфилд – роду маркиза Солсбери.
Уинстон Черчилль по рождению принадлежал к этой аристократии, он появился на свет в тот исторический период, когда власть денег еще не преодолела силу родовой гордости. У его отца лорда Рендольфа Черчилля было от рождения и то и другое. Верно, что состояние семьи таяло, но потомок герцога Мальборо имел в своей стране недоступные другим возможности. На гербе семьи Черчиллей значилось : ”Верный, но невезучий”. Уинстону Черчиллю с самого рождения предстояло опровергнуть вторую часть девиза.
Его отец и мать сочетались браком в 1874 году в здании британского посольства в Париже (в том здании, где герцог Веллингтон жил после Ватерлоо за шестьдесят лет до этого события ). Тени двух величайших главнокомандующих британской истории – Мальборо и Веллингтона – стояли в начале пути величайшего британского политика военного времени.
День, когда лорд и леди Рендольф прибыли в родовой дворец Бленхейм был мрачным и дождливым. Жителям близлежащего городка Вудсток сообщили о прибытии четы лишь за день, но город успел вспыхнуть разноцветными флагами. Перед “Медвежьим отелем” мэр зачитал приветственный адрес с пожеланиями благополучия “благородному дому Черчиллей”. Под звуки духового оркестра молодоженов внесли в один из величайших дворцов Европы.
Бленхейм был создан архитектором Ванбруком как монумент общенациональной благодарности первому герцогу Мальборо – генерал-капитану, победителю при Бленхейме, Рамилле, Уденарде, Мальплакете, пресекшему посягательство французского короля Людовика Четырнадцатого на гегемонию в Европе. Все отмечали “неудобства” огромного дворца для частной жизни (Вольтер, скажем, назвал это строение “грудой камней”).
В памяти Черчилля отложились такие впечатления от Бленхейма: “Это был итальянский дворец в английском парке. Дворец строг в своей симметричности и завершенности… и все же здесь нет насильственно навязанного контраста, нет неожиданной разделяющей линии между первозданностью и свежестью парка, с одной стороны, и помпезности архитектуры, с другой… В Бленхейме я принял два очень важных решения: родиться и жениться. Мне повезло в обоих случаях”. Чтобы развеять скуку леди Черчилль поехала кататься на пони, что подтолкнуло естественный процесс, и в понедельник 30 ноября 1894 года, на два месяца ранее ожидаемого срока, Уинстон Черчилль появился на свет.
Черчилль с гордостью писал: “ Я дитя викторианской эпохи, когда структура нашей страны казалась надежной и крепкой, когда в торговле и на морях страна не встречала достойного соперничества, когда представления о величии империи и о нашем долге охранить это величие росли с каждым днем.” Но после пика 70-х годов экономический рост страны замедлился и к концу века опустился до уровня 2 % в год, в то время как две страны – Соединенные Штаты Америки и Германия догнали “чемпиона девятнадцатого века”.
Соблазн объяснить становление характера Уинстона Черчилля обстоятельствами его одинокого детства, жесткостью школы, удаленностью родителей, достаточно велик, но его, видимо, следует избежать. Отстраненность от непосредственного воспитания детей была характерной чертой викторианской Англии, но не следует рисовать в случае с Уинстоном картины злосчастных диккенсовских приютов. Он учился в частных школах, приготавливаемый родителями и обществом, чтобы занять высокое положение. Его пороли в школе Сент-Джордж как и других, но наказание следовало лишь за преступлением. А Уинстон, если судить по школьным отзывам, был “жаден в еде”, хорош лишь в истории и географии, склонен к шалостям любого рода. Леди Рендольф Черчилль, рожденная в Америке, но серьезно воспринявшая новые для нее британские нравы, манеры и обычаи, пошла по проторенной тропе тогдашнего воспитания детей аристократии – передоверении своих обязанностей няне. Няни в аристократических семьях (в семье Черчиллей ее звали миссис Элизабет Эверест) ухаживали за детьми с самого раннего возраста и оставались практически членами семьи до юношеского возраста детей. В своем единственном романе Уинстон Черчилль так описывает няню: ”Она ухаживала за ним с самого рождения с самоотверженностью и лаской, не знавшими предела. Странная вещь, любовь этих женщин. Возможно, это единственная бескорыстная привязанность в этом мире. Мать любит свое дитя – такова ее материнская природа. Юноша любит возлюбленную – это тоже может быть объяснено. Собака любит хозяина, тот кормит ее; мужчина любит друга, он стоял рядом в момент сомнений. Во всех этих случаях есть рациональное объяснение; но любовь приемной матери к своей обязанности кажется абсолютно иррациональной. Это одно из немногих доказательств, сложно объяснимых ассоциативным мышлением, того, что природа человечности выше простого утилитаризма, и того, что можно надеяться на благоприятную судьбу”.