И вдруг выхожу я как раз на это место, на край поляны. Солнце еще не совсем зашло, но светло было не от этого. Эта штука светилась. Переливчатым таким оранжевым светом. А лежала она как раз в том месте, что я вам показывал. С виду — будто волчок с музыкой. Есть такие большие металлические волчки, и сверху ручка для завода… Диаметром она была три-четыре метра, не больше.
Движения никакого не было видно. И не было похоже, что этот «волчок» сюда просто упал. Наоборот, казалось, он знал, куда летел. Кругом ни ветки сломанной, ни земли взрыхленной. Можно даже сказать, что «волчок» этот и не приземлился вовсе, а просто висел себе неподвижно над самой землей.
Старик, чей голос было окреп по мере его рассказа, вновь, казалось, отключился от действительности. Его руки беспорядочно двигались, а лицо исказил нервный тик. Он что-то бормотал заплетающимся языком.
Ирен Эссартье тронула его за руку.
— Мсье Гийодо!
Внезапно старик возобновил свой рассказ. Голос его звучал монотонно, взгляд был неподвижен.
— Купол начал поворачиваться. Нет, не совсем так: не купол, а только полоса между середкой и верхом. Меня даже дрожь пробрала: так долго ничего не двигалось, и вдруг это кольцо начинает медленномедленно вращаться. Вы знаете, есть такие банки для лекарств, у которых, чтобы вытряхнуть таблетку, надо поворачивать крышку, пока дырка на нижнем краю крышки не совпадет с дыркой на верхнем краю банки. По-моему, у «волчка» было что-то похожее. Когда в кольце появилось отверстие, оно остановилось. И тут я их увидел.
Старик посмотрел на женщину, сидящую рядом, потом Лашеналя.
— Вы можете мне поверить? До сих пор верили? Я сам ведь, стоя в кустах, подумал: уж не тронулся ли я? Всего ожидал, но такого… Про эту дырку — а она была сантиметров пять высотой и пятнадцать-двадцать шириной — я было подумал, что это прицел, бойница, отверстие для антенны, что-нибудь в таком роде… Но мне и в голову не могло прийти, что это просто-напросто дверь. И из этой двери, один за другим, они начали выходить: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Десять, двадцать, тридцать…
— Будем настороже.
— Я тоже так считаю, — сказала Ирен. — Ты видел людей?
— Да. Такое впечатление, что они напуганы. Словно в оторопи какойто. Они наверняка что-то видели. Но вот как их разговорить?
— Я немного знаю Вандею. Я однажды была здесь в отпуске, когда стажировалась в Институте психотехники. Люди тут недоверчивы, скрытны и не очень разговорчивы, особенно с чужими.
— Возможно. Но ведь сказано же им, что есть опасность, что это для их же блага…
Ирен пожала плечами. Она нехотя выудила кусочек мяса с тарелки из толстого фаянса, что им подали в сельской гостинице.
— Реми, ты считаешь, что это серьезно? Ты действительно думаешь, что… что это может плохо кончиться?
— Нет, если вовремя принять меры. Но для начала надо выяснить, в чем же все-таки тут дело? Для этого нас сюда и послали. Разве стали бы беспокоить ОСР из-за какого-нибудь происшествия местного масштаба?
Овчарка, которая, внезапно проникшись к ним дружбой, не отходила от них всю вторую половину дня, шумно вздохнула под столом. Лашеналь бросил ей погрызть кость, однако собака к ней так и не притронулась.
Тощая и грустная официантка подала им омлет. Лашеналь с аппетитом втянул в себя воздух.
— M-м! С грибами!
Он задержал девушку за руку.
— Скажите, вы их сами собирали?
— Чего?
— Грибы эти. Вы сами ходили за ними в лес?
— Да, мсье.
Встревоженно глядя на Лашеналя, она нерешительно пыталась высвободиться, но тот держал ее двумя пальцами за запястье осторожно, но крепко.
— И вы ничего не видели в лесу? Ничего не нашли, кроме грибов?
Она застенчиво улыбнулась.
— Да нет. А что еще молено увидеть в лесу? Разве что змей, белок, других там зверьков…
— Майских жуков, например, да? Бабочек, муравьев…
— Да.
— Пауков.
Девушка неуловимо моргнула.
— Да. Пауков тоже, конечно.
Она высвободилась и со смехом убежала.
— Так ты ничего не добьешься, — тихо сказала Ирен.
— Попытка — не пытка. Но, черт возьми, мы опросили добрую половину жителей Апревана и единственное, что из них выудили, так это: «Не знаем. Ничего не видели. Вы, видимо, ошиблись».
Они встали. Овчарка под столом хотела сделать то же самое, но вдруг, нелепо качнувшись, уткнулась мордой в пол, как будто передние лапы отказались ее держать. Когда она все-таки поднялась, Ирен потрепала ее за ухом, и овчарка коротко взвизгнула, как от боли. В сопровождении собаки они вышли. На единственной улице Апревана несколько сельчан сидели в вечерних сумерках на каменных скамьях или у дверей своего дома.
— Тебе ничего не кажется странным?
— Кажется. Тишина. Конечно, мы привыкли к столичному шуму, но всетаки… Никаких звуков, обычных для деревни. Ни ударов молота о наковальню, ни стука ведер в хлеву, ни детских криков. Послушай: даже разговоров и тех ни слышно.
Жители Апревана продолжали сидеть безмолвно, застыв в неподвижности, которую нарушали лишь отдельные скупые движения. Рука Реми Лашеналя сама собой скользнула под куртку, где в пластиковой кобуре покоился лучевой пистолет.
Кто-то споткнулся позади них. Реми вздрогнул, а Ирен резко обернулась, также сунув руку под куртку. Но рука вернулась пустой. Это был старый Гийодо с еще более встревоженным видом, чем раньше.
— Вы уже уезжаете, да? — произнес он своим хнычущим голосом. — Теперь вы все видели. Я вам говорил, что от них ни слова не добьешься.
— Они не хотят ничего говорить, но это не значит, что им нечего сказать. Если вас это может утешить, Гийодо, скажу вам, что я начинаю все больше верить в вашу историю.
— Один вы и верите, — пожаловался старик. — Я только что с Шабрено говорил, с лесником. Ну и смеялся же он! А ведь, вы же помните, я эту штуку в небе увидел как раз после того, как с ним расстался. А теперь он, вишь, не помнит! С чего бы это, скажите на милость?
— Да, видимо, есть с чего, — сказал как бы про себя Реми. Прозвучало это так серьезно, что Ирен с удивлением взглянула на него.
— Гийодо, мы на минуточку, — извинился Реми, увлекая Ирен за локоть.