Далее в тот день и на следующий вроде ничего и не происходило. Но какое-то напряжение чувствовалось. Я себя вполне сносно чувствовал, да и погода позволяла, поэтому проснувшись на следующий день утром, позавтракал бабушкиными вкусностями, и вышел посидеть на крыльце. Бабушка тоже стряпала очень здорово, могла приготовить много чего. Правда особых деликатесов на столе не было. Как говорится — просто, но очень вкусно. Хотя, если честно, до баб Дусиных шедевров она не дотягивала, нет.
Это мы последние дни едим приготовленное в печке «варево». Потом — бабушка будет все лето готовить на печи в огороде, под навесом. Газовые плиты люди уже стали ставить в домах, и «горгаз» уже вполне их устанавливает, но — очень уж сильны привычки. Новое принимают не все и не сразу!
Дед Иван и дед Геннадий занимались прохудившейся крышей стайки. Стайка — это так называют здесь бревенчатое строение для содержания скота — коров, свиней, курей.
Они вообще были интересной парочкой, мои деды! Разные внешне и по характеру, тем ни менее, они так дополняли друг друга, что казалось, что по— другому и быть не могло. Дед Иван довольно высокий, был плотно сбит. Характером он был спокойным, я бы даже сказал — флегматичным. Никогда не слышал, чтобы он матерился. Все ругательства у него ограничивались словами: дурак, придурок, балбес, телепень. Самое крепкое ругательство в устах деда — обвинить кого-то во вздорности! Не раз слышал, как поругавшись с дедом Геннадием, дед Иван заявлял тому: «Ты, Ганадий, вздорный человек!».
Все, значит — край! Дед Гена после этого, как правило, матерясь, убегал к себе. Пару дней они могли не разговаривать, не показывать носа в дом друг друга. Потом отношения постепенно восстанавливались.
При этом, дед Иван был вполне себе юморной человек. Мог посмеяться над шуткой, анекдотом. Здесь и сейчас анекдоты называют побасёнкой. Так и говорят: «Побасёнки травит!». Причем сам иногда мог пошутить так, что сразу и не понятно было — с серьезным видом, тая улыбку в глазах.
И баба Маша — под стать деду. Не даром же говорят — «Муж и жена — одна Сатана!». За столько десятилетий вместе, они, казалось, и внешне похожи стали — бабушка тоже роста немалого, степенная, немногословная. Хотя и ворчливая временами!
Дед Геннадий же был полной противоположностью деду Ивану. Невысокого роста, «метр с кепкой», худой, но «мосластый», ходил чуть сгорбившись. Матершинник был отменный, такие загибы выдавал, что мужики хохотали взахлеб! Причем чаще матерился так, что было смешно! Вот ведь бывает, что человек матерится как-то пошло, всех вокруг коробит и мурашки по спине от брезгливости. Бывает, что видно — этот человек эмоции свои выплескивает — серьезный мат! А дед Геннадий матерился «с коленцами» — все смеются, и никто не обижается! Это его не раз подводило — он уже матерится всерьез, «а они ржут как кони и ни хренашеньки не понимают! Все бы им хиханьки, да хаханьки!».
Веселый, не злопамятный. И еще похоже, что в молодости был — «ходок». Бывало (не раз замечал!), что очень уж внимательно он провожал взглядом какую-нибудь женщину!
Еще, как уже говорил, дед Геннадий был рукодельник по части дерева, это признавали все знакомые — «если Геннадий Камылин чё-та из дерева мастерит — точно вещь выйдет!». Даже сомневаться не приходится!
Баба Дуся, как и дед Гена — роста небольшого, как говаривал ее супруг — «приземистая, как немецкая танкетка!». Изрядной полноты, она была как резвый и активный «колобок». Такой — вредноватый колобок, да…
Общие у них была страсть к махорке! И баба Дуся, и баба Маша были едины — «прокурили все в доме, окаянные! Уж когда накурятся только, аспиды!».
А еще они были заядлые рыбаки! Ну как рыбаки, скорее — браконьеры, с точки зрения будущего. Ловили они рыбу сетями («ряжовыми!»), и неводами. Невода были вполне серьезными — у деда Геннадия пятьдесят метров одного невода, да с веревками — все девяноста выходило! У деда Ивана — и того больше: невод семьдесят метров, а с бечевой — до ста десяти выходит. На рыбалку они брали то тот, тот другой невод — по каким-то своим соображениям, которые они никому не докладывали:
— Сёдни твой бирем!
— Ну дак! Ясно жа!
Я подозревал, что выбор невода зависел от места рыбалки — какое озеро, какие глубины, есть ли трава в озере. А может быть — от погоды, периода лета, от настроения, как вариант! Или от величины ячеи — никогда не мерил, где какая.
Даже бреднем деды не рыбачили — «баловство это, в воде плюхац-ц-ца! Это вон ребятишки пусть бредень таскают, им делать неча, только жопу мочить!». Я уж молчу про закидушки или, прости, Господи! — удочки! В понимании дедов, это вообще только убогие могут с удочкой на берегу сидеть!