Прямо от входа, вдоль двух небольших окон — стол с табуретками. За кроватью, справа, вход в комнату. Горницей или как-то иначе здесь такие комнаты не зовут. Комната и комната, в отличие от кухни. Так как дом деда размерами 8 на 5 метров (расположен вдоль улицы), то и кухня, и комната довольно большие — метров по 20 квадратных каждая. Сейчас это считается очень неплохо. А то, что комната всего одна и здесь выросли все дети, а именно шесть человек детей плюс сами дед с баушкой — ну так здесь это норма, все так живут: «в тесноте, да не в обиде». Раньше, я этого не застал, на кухне, под потолком были палати — этакая большая дощатая полка, где спала часть детей.
У бабули по поводу порядка и чистоты пунктик: везде должно быть чисто, все должно стоять по своим местам! Причем это поддерживается довольно жестко, может поэтому и дед в комнату заходит нечасто — выслушивать ворчание бабушки и ругаться с ней не хочет? Наверно я рассуждаю типично по-внучачьи, но мне кажется, что в доме очень уютно и покойно. В комнате, справа от входа стоит печь «контрамарка» — это такое круглое и высокое сооружение, покрытое металлическим кожухом. Кожух покрашен в черный цвет.
Помню дед Иван с дедом Геннадием спорили до ругани, чем лучше красить «контрамарку» — черным кузбаслаком или серебрянкой. Вышло, что у деда Ивана — печь черная, а у деда Геннадия — серебристая. М-да… «Никто не хотел отступать!». Дед Иван настаивал, что черный цвет лучше отдает тепло, а дед Геннадий упирал на красоту печки. Вот такой эстет!
За печкой стоит еще одна металлическая кровать, на которой теперь и спит бабушка. Да-да, именно такая кровать — металлическая полуторка с панцирной сеткой, с никелированными дужками и шариками поверх дужек. Русская классика начала и середины XX века!
Слева от двери — опять классика — большой черный кожаный диван с цилиндрическими подлокотниками, которые откидываются и удлиняют спальное место. Кожа, конечно, уже изрядно потертая, посредине подрастянутая. Но бабушка регулярно ухаживает за диваном, натирая кожу каким-то маслом, а потом насухо протирает ее тряпочкой, буквально полирует. Помню, когда был совсем малой, очень меня интересовало, что же внутри дивана и я даже подпорол ножом по шву кожу — посмотреть-то надо! Оказалось — конский волос (это мне дед потом, после экзекуции, объяснил, зашивая распоротый шов!). Ох и «огребся» же я тогда ремня!
Здесь, в комнате, два окна выходят в улицу; а третье, на другой, торцевой стене — в переулок. В окна со стороны улицы, качаясь, заглядывают ветви рябин. Здесь у всех что-то растет в палисадниках — сирень, рябина, или кусты георгинов.
В комнате в наличие платяной шкаф, круглый стол с резными толстыми ножками и огромный, просто огромный комод. Высоченный (выше меня, ей-ей!), широкий, с тяжелыми выдвижными ящиками. В комод, насколько я помню, мне нельзя было лазить никогда. Нет, так-то я видел, как бабушка достает оттуда — то постельное белье, то какую-то одежду. Но вот самому лезть туда — категорически запрещено! Почему так? Никогда не знал ранее, да и не задумывался. Нужно будет этот момент разъяснить! Хотя… стоит ли? Как-то мальчишечьи интересы и забавы сейчас и теперь — не по мне.
И повсюду какие-то занавесочки-шторочки, плетенные кружевами накидки, цветастые покрывала, гипсовые яркие фигурки пограничников, девушек с ведрами, коняшек и собачек!
Вот сюда меня с больницы привезли и на этот диван сгрузили. Чувствовал я себя тогда гадко — постоянно болела голова, мутило и тянуло хорошенько проблеваться. Помню, как хлопотала бабушка, растерянно что-то бухтел дед. Сразу же и баба Дуся прибежала, что добавило суеты и шума. А мне хотелось сдохнуть, так было хреново! Потом меня напоили какой-то горькой гадостью, и я уснул. Периодически я просыпался, поддерживаемый бабушкой ковылял до ведра в кухне, за печкой и меня снова укладывали на диван. Поили каким-то бульоном, отварами. В памяти мелькали мама с отцом, помню приходила сестра Катька, тетя Надя тоже отметилась.
Постепенно мне становилось лучше и на третий день, проснувшись утром, я почувствовал дикий, просто дичайший голод. Бабуля на мою просьбу, выраженную слабым голосом, взгоношилась и принялась что-то готовить, обрадованно брякая посудой и поругивая деда. Я выразил желание сходить в огород до туалета, категорически отверг вариант с ведром за печкой на кухне, и покачиваясь от слабости, дошел таки! до места раздумий и философствования! Правда под приглядом и с поддержкой деда Ивана.