Было такое ощущение, что он неумышленно, ненароком испортил нечто значительное, важное для всех и даром ему это не пройдёт, возмездие неминуемо последует, по не сейчас, а позднее, и случится оно неожиданно и неизвестно от кого. Гошка вдруг поймал себя на том, что не идёт, как обычно, серединой дороги, а жмётся к палисадникам, к тесовым заборам и поминутно оглядывается при этом. Устыдившись, он подумал, что бояться ему, в сущности, некого, к тому же он никогда трусом не был. А внезапный страх пришёл к нему просто потому, что он впервые в жизни почувствовал настоящую и большую ответственность. Теперь ему приходилось отвечать, а вот как и за что — этого он пока не знал. Оттого, наверно, и трусил — от грядущей неизвестности.
И ещё он подумал, что, кажется, куда-то повернул, вышел на какую-то другую дорогу — так бывает, когда вылазишь наконец на хребтовый перевал и в лицо враз холодновато бьёт синий простор, пахнущий талым снегом. Неуютно, сурово-сдержанио вокруг, зато дышится легко и хочется идти вперёд. И с высоты этой, обозначающей чёткую определённость, мелочным и мелким виделось всё оставленное позади, всё вчерашнее — мальчишеское, зряшное, малосерьезное: и ребячьи потасовки у клубного крыльца, и любовная игра с пустоватой смазливой Грунькой, и даже наградные часы не восторгали — казались лежащей в кармане увесистой речной галькой.
Напротив сельсовета Гошка остановился, поправил фуражку и застегнул воротничок. Пожалуй, он впервые без прежнего презрительного равнодушия глядел на обшарпанное крыльцо, на доску с разноцветными объявлениями. Он недолюбливал этот дом — тут ему не один раз "прочищали мозги" (безуспешно, правда).
Нет, он не обижался — в жизни всё происходит в своё время. Почему бы сейчас ему самому не войти в неприветливый "казённый дом" или хотя бы прочитать эти объявления? Ведь для людей писаны, для черемшанских граждан. Стало быть, и лично для него.
Можно начать с этого, самого красивого и броского "Объявляется переселение на новую Зареченскую улицу" Ну, это не по его части, хотя по существу правильно: давно надо вытурить кержатню из замшелой щели, "за ушко да на солнышко".
— Штрафами интересуемся? — ехидно прозвучал с крыльца женский голос.
Гошка обернулся: у перил подбоченилась паспортистка-учётчица Нюрка Шумакова, завзятая клубная артистка (в местных постановках она всегда играла революционных женщин — отчаянных и настырных. Какой и сама была в жизни).
— Вон там, справа, список нарушителей общественного порядка, — Нюрка выбросила картинно руку и показала пальцем, как какой-нибудь матрос на бронепоезде, идущем в атаку.
— А мы не нарушаем, — с достоинством сказал Гошка.
— Давно ли?
— С самого свержения царизма, — сказал Гошка. — А сельсовет посещаем только по общественным делам.
— Да что вы скажете! — пропела "артистка-паспортистка". — И какое у вас зараз дело?
— Вот это самое! — Гошка постучал пальцем по плакату на доске. — "Всенародный сбор средств в пользу испанских детей". Выписывайте квитанцию.
— Дак это же производится на предприятии, через профсоюзы. А у нас только единоличные граждане.
— А я говорю: принимайте! — Гошка набычившись двинулся на учётчицу, поднялся на крыльцо. — Не имеете права глушить патриотический подъём!
Та сразу сменила тон, вежливо защебетала, препроважая Гошку вперёд, в распахнутую дверь. В канцелярии Гошка вынул из кармана часы, торжественно поднял их за ремешок и сказал:
— Вношу! Записывайте в ведомость: часы серебряные карманные на двенадцати камнях. От гражданина СССР Полторанина Георгия Митрофановича.
Нюрка-учётчица разинула рот, обмакнула ручку в чернильницу и… решительно отложила в сторону.
— Да ты опять, никак, пьяный, Гошка?
— Молчать! — закричал Гошка. — Прекратить оскорбление моего достоинства! Иначе напишу жалобу.
На крик сейчас же заглянул в дверь встревоженный председатель сельсовета Вахрамеев. Выслушав объяснения, рассерженно обернулся к Гошке:
— А ну дыхни!
Гошка набрал полные лёгкие и дыхнул; председатель изумлённо поскрёб затылок, долго и внимательно разглядывал парня. Затем приказал Нюрке:
— Прими, зарегистрируй и оприходуй. А ты, Полторанин, зайди на минутку ко мне. Разговор есть. Ты ведь у Денисова был?
— Был…
— Ну заходи.
Глава 28
Прилетел ещё один аэроплан — такой же трескотной, растопыренно-неуклюжий, лягушачьего зелёного цвета. Этот появился рано утром и не стал куролесить над селом да водохранилищем, а будто зная, что ему надобно, сразу нацелился на Выдриху, с ходу прилип к сенокосному лугу, как пчела к патоке.