Глава 6
Шальным половодьем захлестнуло тайгу алтайское лето. Росными: утрами вставали над падями голубые завесы, солнце гнало с откосов к Шульбе охлопья туманов, сушило чёрные ощерья россыпей, зажигало косогоры алыми всполохами: "марьина-коренья". Тайга гудела, наливалась духмяным теплом, сладкими сокамн жизни.
Поскотина за конным двором вся вызвездена желтомохнатыми одуванчиками, вся — в пчелином гудении, в брызгах росы. То тут, то там вспыхивают радужные шарики: перед тем, как сесть на цветок, пчёлы жужжат — сушат венчики.
И на эту-то благодать выводили одров, конченых сапных коняг, которым впереди одна дорога — под расстрел. На завалинке конторы расположилась выбраковочная комиссия во главе с ветфельдшером Иваном Грипасем. Стола не было — очкастый Грипась держал на коленях портфель и на нём, в ведомости, делал соответствующие пометки.
Парторг Денисов — тоже член комиссии, сидел отдельно, на персональном стуле, который ему вынесли из конторы. Сумрачно курил, поглядывая из-под надвинутой на брови старенькой кепки!
Вот они наяву, во всей обнажённой откровенности, перспективы "второй очереди"… Заездили, уходили лошадок в карьере, а ведь какие ладные были кони. И не когда-то — всего три года назад. Денисов помнил, как пригнали табун "зайсанок" — диковатых низкорослых лошадок местной алтайской породы. Было их тогда, гривастых, выхоленных на таёжном травостое, что-то около шестидесяти голов. А теперь осталось тридцать, да из тех почти двадцать больны.
Да, он знал и прекрасно понимал, что строительству первой очереди было отдано всё: энергия и безудержный энтузиазм людей, лучшие стройматериалы, лучшие лошади и машины. Всё, что имелось под рукой, без резервов, без думы о завтрашнем дне. Страна не могла ждать.
И вот когда отгремели победные фанфары, когда подшиты в дело восторженные рапорты об окончании первой очереди, когда старый начальник Петухов благополучно отбыл на новую стройку, забрав с собой наиболее ценных специалистов, наступила пора трезвых будней, время нового, не менее трудного рывка.
А чем и с кем? Какими силами его делать? Людей не хватает, транспортных средств почти нет — только лошади. И их приходится выбраковывать. Где теперь взять новых?
— Так какое будет ваше мнение, Михаил Иванович? — шелестя брезентовым фартуком, остановился рядом фельдшер Грипась.
— Насчёт чего? — нахмурился Денисов.
— Ну, по поводу очередного экземпляра. Вон он, полюбуйтесь. Мерин Урал, возраст семь лет. Дистрофия второй степени.
— Тоже сап?
— Разумеется. Подвести поближе?
— Не нужно.
И так хорошо было видно: лошадь на издыхании. Рёбра все на виду, как растянутая гармонь, под гноящейся шкурой торчат угловатые мослы. Плоская голова виснет к земле, беспрерывно тянется из ноздрей характерная синеватая слизь…
…Что-то щемяще-тоскливое виделось в слезящемся глазу мерина, в немощной измождённой шее. Денисов не выдержал, подошёл к пряслу, покачал головой, разглядывая незаживающие раны на крупе, над которыми роились зелёные помойные мухи.
— Где же его так ухайдакали, бедолагу?
Фельдшер неопределённо пожал плечами, поманил конюха-выводного, бородатого мужика с марлевой повязкой на лице.
— Евсей Исаевич, вот комиссия интересуется: на каком объекте работал Урал?
В подошедшем конюхе Денисов только сейчас узнал заведующего конным двором Евсея Корытина, разбитного цыганистого любителя лошадей и охоты — именно на этой почве у него в своё время сложились близкие отношения со старым начальником стройки. Помнится, Петухов собирался даже включить его в список "особо ценных специалистов" и забрать с собой. А вот, поди ж ты, не взял почему-то.
— Тебя не узнать. Замаскировался, — сказал Денисов.
— Так ведь сап, Михаил Иванович, — Корытин развёл руками. — Штука серьёзная.
— А почему сам на выводе? Конюхов нет, что ли?
— А всё поэтому, Михаил Иванович. По причине сапа. Из конюхов никто не соглашается ни за какие коврижки. Вон стоят пялятся, дармоеды.
Взяв ведро с карболкой, Корытин тряпкой протёр жердину прясла, предупредил: желательно не прикасаться.
— Насчёт Урала спрашиваете? Сами видите — полный доходяга. Работал, как и все они, в щебёночном карьере. Грузовоз. Ну, а похлестали его, так это дело житейское — план гнали. Да и ленивый коняга был, только под палкой и работал.
"Был…" — с неожиданной горечью отдалось в сердце у Денисова. Легко и просто сказано, а ведь мерин-то ещё живой.