Оглушительным ударом ответила на дерзость врага Особая Дальневосточная Красная Армия. Среди отличившихся в этой операции был и молодой военлет Климентий Черемыш.
Он был ранен. Его привезли в Москву. Знаменитейший хирург вынул у него из груди пулю. А потом в незабываемый, ослепительный и торжественный кремлевский вечер на зажившей груди Черемыша появился первый орден.
Года три Климентий был летчиком-испытателем. А я водил в небо на первый воздушный экзамен новые боевые машины. Затем стало известно, что он награжден вторым орденом. «За особые заслуги в деле укрепления оборонной мощи страны и образцовое выполнение специального правительственного задания» – так было написано в газете.
Вскоре имя его прогремело по всей стране в сверхрекордном, сверхдальнем арктическом перелете. Он получил звание Героя Советского Союза, стал одним из самых лучших летчиков Красного Воздушного Флота, одним из самых знатных людей в стране. Вся страна повторяла короткие и веселые радиограммы Климентия с борта самолета: «Мотор – как часы. Летим – как по-писаному. Прочее соответственно».
«Прочее соответственно» – так кончались все сообщения с самолета. Эти два слова обозначали, что люди крепки, приборы точны, настроение отличное, все обстоит как нельзя лучше.
Климентий был неутомим. Он брался за самые трудные, самые ответственные задания. Он, если требовалось, летел в самые глухие и далекие углы страны, вывозил заболевших зимовщиков с островов, с кораблей, зажатых льдами. Ставил рекорды скорости. Он работал весело и быстро. Отмахивался от назойливой славы. А в дни больших народных праздников его бешено ревущая, почти неуглядимая машина первой врывалась в праздничное небо над Красной площадью. Забравшись на огромную высоту, багровый кургузый самолетик, похожий на оперенный бочонок, стремглав свергался вниз, куролесил, кувыркался и снова шестисотметровым швырком, по отвесу, возносился вверх.
Воздух вокруг был полон гремящего воя. Мотор с дискантового минора переходил на басовый мажор.
А на земле люди, задирая кверху головы и ежась, дивились неистовому искусству высшего пилотажа, великим мастером которого слыл Климентий Черемыш.
Вот какой брат был у Гешки!
Класс и его родственники
Все завидовали ему. Мальчики вообще любят хвастаться своими старшими братьями. И каждый хотел иметь чем-нибудь примечательного старшего брата. Это была поголовная мечта. «Вот у меня брат!» – слышалось то и дело в классе. «У меня брательник, знаешь, он на заводе первый. Ему к Октябрю велосипед премировали».
И даже толстый Плинтус, старший брат которого был замечателен лишь тем, что превосходил по объему младшего, похвалился однажды:
– Это что! Вот у меня брат, так он может два батона, халу и кило ситного зараз съесть!
Другие рассказывали, что у них братья инженеры, врачи, пограничники. У Коли Званцева брат был художник.
Миша Сбруев хвастал, что у него двоюродный брат – конный милиционер. У Ани Баратовой старшая сестра – химичка в Ленинграде. Впрочем, мальчики, мечтавшие о знаменитых старших братьях, сестер в счет не брали.
Однако в разговорах о братьях и сестрах выяснилось, что почти у всех есть родство с замечательными людьми, Люди эти были, может быть, и не очень знатные, но просто хорошие советские люди, работящие, нужные, живущие весело и интересно; конструкторы, сталевары, учителя, мастера, комбайнеры, артисты. Но все это, конечно, не уменьшало славы Гешки Черемыша, старший брат которого был прославлен на весь мир. Тут уж и спорить было нечего… Просто вот так уж повезло парню из пятого класса «Б» в третьей северянской средней школе-десятилетке.
Пятый класс «Б» гордился Гешкой. Действительно, не в каждом классе учится брат такого героя! Для всей страны был летчик майор Климентий Черемыш, а для Гешкиных одноклассников – «Черемыша из нашего класса брат…, Гешкин брат».
И, когда почтальон Валенюк проходил утром мимо школы, ребята выбегали навстречу ему и кричали:
– А Черемышу нет?
– Есть – заказное спешное, – неизменно отвечал почтальон, – только еще чернила не просохли. В Москве лежит, сохнет.
Но изредка действительно оказывалось письмо из Москвы. Ребята вносили в класс, вырывая друг у друга, конверт, в обратном адресе которого значилось: «Кл. Черемыш». Гешка никогда не читал письма в классе. Он уносил к себе в детский дом и там, в укромном уголке, за печкой, прочитывал.
– Ну, что пишет? – интересовались на другой день ребята. – Никуда не летит?
Но Гешка отмалчивался.
Так каждое письмо окутывалось некоей тайной. И вообще ребята чувствовали, что в отношениях между Гешкой и его знатным братом есть какой-то секрет, который Гешка ни за что никому не выдаст. Впрочем, он охотно рисовал для ребят цветными карандашами портреты своего брата. У него была богатейшая коллекция фотографий знамени– того летчика. Он аккуратно вырезал их из журналов. У Климентия на портретах был просторный лоб и широко поставленные глаза. От этого меж бровей, над переносицей, выпирал выпуклый треугольник, и глаза смотрели упрямо, широким и зорким оглядом. Климентий Черемыш, коренастый и смуглый, улыбался, выглядывал из люка самолета, кого-то приветствовал.
И слава брата была так неотделима от Гешки, что даже Евдокия Власьевна говорила иногда на уроках:
– Черемыш, Черемыш, сиди как следует! Ай-ай-ай!.. Стыдно! А еще, брат героя! Не подобает тебе…
Иногда это становилось даже скучным. Хочешь не хочешь, а надо хорошо заниматься. Неловко, если брат героя и вдруг будет отстающим. Нельзя было участвовать во многих проделках ребят. Неудобно – скажут: брат такого героя, а хулиган, фамилию позоришь… Ничего не поделаешь – раз уж вышел из такой геройской семьи, так «прочее соответственно» должно быть: изволь и сам соответствовать высокому родству!
Вольные хоккеисты
Но Гешка Черемыш завоевал уважение товарищей в школе не толькой своей фамилией. Одной фамилией ничего бы он не добился. Первые дни, правда, все охали. А потом понемножку привыкли. Брат так брат. Что уж тут такого?!
Но едва открылся в городе каток, слава Гешки снова загремела по классам. На коньках «снегурочка» он обогнал самого Лукашина, А Лукашин слыл чемпионом школы от первого класса «А» до пятого «Б». И бежал он на настоящих «норвегах». К тому же Гешка оказался добрым хоккеистом.
А в городе Северянске, близком к морозным краям нашей страны, зима была ранняя и долгая. Все очень уважали русский хоккей, летучую и искристую игру – борьбу за маленький пробковый мяч в вихре льдистой пыли, в высверках стали и стуке клюшек…
И вот оказалось, что Гешка Черемыш – замечательный хоккеист. Он играл нападающим на правом крае и обладал редким умением бить с ходу точно по воротам. Никто не умел так внезапно, на бегу отставив одну ногу в сторону, резнув лезвием с полного разгона лед, застопорить на месте и, завертевшись, мгновенно взять обратный разбег.
Кроме того, Гешка уснащал свои разговоры на катке множеством летных выражений.
– Клюшку на себя! – командовал Гешка. – Заходи на удар! – распоряжался он. – Сажай на три точки! Есть!.. Впритирочку!