Капо кивнул.
Террини, помолчав, продолжил:
- Он надеется на нас, что мы обеспечим Его воинство пищей. Его армии защищают нас всех от ксеносов и безумия. Поэтому мы должны собрать этот урожай.
Капо, дернув головой, попытался снова что-то объяснить.
- Тише, - сказал Террини. – Выдохните и успокойтесь. Так что случилось с вашими постами?
- Команда Фаррара исчезла, - ответил бухгалтер. – Рейн умер от дизентерии. Талия однажды вышла поохотиться и не вернулась. И я не смог найти никого, кто согласился бы выйти на ее поиски. А потом, прямо вчера… Мамма Джетт сообщила мне, что у ее фермы происходит что-то странное. Я обещал ей помощь, но после этого вокс-связь с ней пропала.
Я сидел, наблюдая за всем этим, и был заинтригован не меньше Террини.
- Кто эта Мамма Джетт? – спросил я.
- Она из освобожденных сервов, работает на своем участке земли уже тридцать лет. Жесткая, как старый сапог.
- И далеко ее ферма?
- В часе пути отсюда.
- И все? – уточнил я.
Капо кивнул.
Я обернулся к Террини.
- Мы успеем доехать туда до темноты?
Террини посмотрел на хронометр.
- Да. Капо, поехали с нами, покажете нам дорогу.
Бухгалтер побледнел.
- Сейчас?
Я ободряюще хлопнул его по спине.
- Да. Сейчас.
Так как нас было теперь трое, мы взяли один из «Голиафов», стоявших у административного блока. Это была старая ржавая машина с эмблемой Муниторума, едва видной под слоем пыли. Капо завел мотор со второй попытки. Из выхлопной трубы грузовика вырвалось густое бурое облако прометиевого дыма. Капо нажал на педаль газа, прогревая мотор.
- Просто его нужно немного подбодрить, - сказал он, и грузовик тронулся с места.
Дорога шла мимо построек фермы, вдоль ряда амбаров, потом сворачивала в каньон, где тоже росли зерновые. Железная подвеска «Голиафа» никак не помогала смягчить нашу поездку. По дороге в сезон дождей прошла гусеничная машина, и вся дорога была взрыта, потом взрытая земля на жаре засохла до каменной твердости. «Голиаф» трясло так, что мы ощущали всеми костями каждую рытвину.
- Так вот, эта Мамма Джетт, - начал я, напрягая голос, чтобы перекричать шум мотора. – Вы сказали, она из освобожденных сервов?
- Да. Четвертое поколение. Ее предок был приговорен к рабскому труду за ересь сто тридцать лет назад. Ее освободили, когда срок наказания для его потомков истек.
- И сколько лет ей сейчас?
Капо фыркнул.
- Пятьдесят. Или шестьдесят. Не знаю. Вряд ли она сама знает.
- И многие сервы остаются здесь после освобождения?
Капо покачал головой.
- Не многие из них доживают до освобождения. А из тех, которые доживают, большинство просто не знает, как жить иначе. Поэтому они становятся рабочей силой для факторумов, или рабочими Муниторума. Или, как Мамма Джетт, продолжают делать то, что лучше всего умеют – обрабатывать землю.
Мы ехали милю за милей мимо рядов зерновых, прежде чем впереди показалась ферма Маммы Джетт.
Она стояла в полях, квадратный участок земли с низким жилым домом, открытым амбаром, насосной установкой со станком-качалкой и рядом теплиц, блестевших на солнце.
За насосной установкой стояли несколько высоких башен-резервуаров для воды, от них тянулись оцинкованные ирригационные трубы, уходившие в поля. Головка насоса-качалки медленно двигалась то вверх, то вниз. За исключением этого на ферме царило зловещее безмолвие.
Недалеко от дома, на деревянном шесте, воткнутом в землю, стояло соломенное пугало, одетое в изорванное платье, его рука указывала на дом.
Мотор «Голиафа» умолк, и Капо, распахнув дверь, спрыгнул из кабины. Террини сделал то же самое с другой стороны. Когда кабину покинул я, Капо позвал:
- Мамма Джетт?
Я тоже позвал ее. Но, кроме скрипа насоса, ничего не отозвалось.
К одноэтажному дому прилегала фанерная веранда. Дверь представляла собой просто два листа ржавого металла, прикрепленных к грубо сработанной деревянной раме, и увешанных аляповатыми иконами.
Капо постучал.
- Эй? – позвал он.
Никто не ответил.
Он со скрипом открыл дверь.
- Мамма Джетт?
Я прошел в дом за ним. Комната выглядела так, словно по ней пронесся ураган. Вся мебель была перевернута и разбита, посреди всего этого разгрома, словно падающий снег, кружились клочья ткани.
- Трон Святой… - прошептал я. Под моими ботинками хрустели разбитые горшки и осколки стекла. Пол был мокрым от рассола и мясной пасты.
- Мамма Джетт? – звали мы, заглядывая в комнаты. – Мамма Джетт?
Я протолкнулся к задней двери дома и остановился.
- Что там? – спросил Террини.