Потом кариец указал на Менедема и поинтересовался:
— В прошлом году ты ходил далеко на запад. Как прошло путешествие? Какие новости ты привез из тамошних мест?
Поскольку сезон мореплавания только что начался, скорее всего, корабли из Великой Эллады пока еще не приходили в эти воды.
Менедем рассказал о войне римлян с самнитами и о куда более важной и грандиозной войне Сиракуз с Карфагеном. Он также поведал Пиксодару о путешествии «Афродиты» с флотом, везущим зерно, в осажденные Сиракузы, и о том, как Агафокл, вырвавшись из Сиракуз, вторгся в Африку.
— А когда мы были в Сиракузах, там случилось затмение солнца, — добавил Соклей.
Пиксодар широко распахнул глаза.
— Я слышал о затмениях, но никогда их не видел. Значит, они и вправду бывают?
— Еще как, — серьезно ответил Соклей, — и впечатляют куда сильней, чем можно подумать, судя по рассказам.
Менедем, чуть помедлив, кивнул в знак согласия.
— Так-так, — проговорил Пиксодар. И снова повторил: — Так-так.
Он засмеялся.
— А я-то думал, что путешествую, когда покидаю город, чтобы проверить поля и сады, которые теперь принадлежат мне. Вы же заставили меня почувствовать себя просто младенцем в колыбели.
— Каждому свое, — пожал плечами Менедем. — Я рад, что Ксенофан передал свое дело в такие хорошие руки.
— Спасибо. — Вольноотпущенник Ксенофана перевел взгляд с Менедема на Соклея и обратно. — Но, полагаю, вы ведь явились на Кос не просто для того, чтобы поболтать?
— Верно, — ответил Соклей. — Нас интересует твой шелк. В прошлом году он хорошо продавался. Мы бы хотели заработать на нем снова.
— Что вы привезли? — спросил Пиксодар.
— Пурпурную краску из Библа, которая так нравилась Ксенофану, — ответил Менедем.
Пиксодар по-эллински наклонил голову в знак согласия — слегка смущенно, будто напоминая себе, что должен держаться, как эллин.
Соклей добавил:
— А еще у нас есть прекрасные родосские благовония. Я помню, что ты, в отличие от Ксенофана, интересовался ими в прошлом году.
Менедем этого не помнил. Тогда он обращал внимание только на Ксенофана, а не на человека, бывшего в ту пору рабом.
Пиксодар снова склонил голову.
— Да, интересовался. И все еще интересуюсь… Вернее, мог бы заинтересоваться, если бы цена оказалась сходной. Мы более или менее договорились, сколько будет стоить шелк по отношению к стоимости краски. Но вот по отношению к стоимости благовоний? — Он подался вперед с жадным нетерпением в глазах. — Тут нужно торговаться заново, друг мой.
Пиксодар позвал раба, который принес еще вина, а к нему — оливки и лук.
«Да уж, в полном смысле слова заново, — подумал Менедем. — И этот торг, должно быть, будет его первым большим торгом с тех пор, как он стал свободным человеком».
Менедему не терпелось начать. Он наполнил свою чашу из сосуда со смесью вина и воды и разгрыз луковицу.
— Когда ты покупаешь наши благовония, то в точности знаешь, что получаешь, — сказал он. — Что же касается шелка… Мне бы хотелось посмотреть, что ты собираешься нам продать.
— Как пожелаешь. — Пиксодар хлопнул в ладоши.
Раб со слегка раздраженным видом снова вошел в комнату. Пиксодар сказал, что от него требуется, раб кивнул и поспешил прочь. Он вернулся со штукой редкой ткани, и Пиксодар поднял ее так, чтобы гости могли разглядеть.
— Высшего качества, о почтеннейшие, как видите. Ксенофан научил меня всему, что знал.
Шелк и вправду казался очень хорошим — тоньше прозрачного льна; Менедем видел сквозь него Пиксодара. Но в отличие от льна эта ткань еще и сияла и переливалась.
Хозяева борделей заплатят хорошие деньги, чтобы нарядить своих красоток в одежду из этой ткани. Гетеры сами купят ее. Да и просто представители зажиточных слоев, жаждущие заиметь то, что есть лишь у немногих в их полисе, тоже отдадут свое серебро за шелк.
— Из чего ты это ткешь? — пробормотал Соклей.
Он не ожидал ответа, в нем говорило лишь любопытство. На мгновение лицо Пиксодара за прозрачной тканью стало твердым и враждебным.
— Это секрет Коса, — сказал он. — Самое большее, что я могу сказать: когда мне его раскрыли, я безмерно удивился. Ты мог бы строить догадки от времен падения Трои вплоть до нынешних дней и никогда бы не приблизился к разгадке.
— Должно быть, так и есть, — не стал спорить Соклей. — Впрочем, мне не нужно знать секрет производства этой ткани, чтобы желать ее приобрести.
Он повернулся к Менедему.
— Мы можем взять сотню штук шелка, как и в прошлом году?
— Меня бы это устроило, — сказал Менедем. — На сей раз мы не пойдем на запад, но в Афинах большой спрос на шелк.
Приподняв брови, он посмотрел на Пиксодара.
— У тебя найдется такое количество шелка?
— Конечно. — Кариец хотел кивнуть так, как это делали варвары, но спохватился и склонил голову, подражая эллинам.
— Тогда отлично, — проговорил Соклей. — Обменяем краску на половину шелка, а за вторую половину дадим благовония. Краска пойдет по той же цене, что мы дали Ксенофану в прошлом году?
— Думаю, старик мог бы провернуть сделку чуть-чуть получше, — ответил Пиксодар, — но пусть будет, как ты говоришь. А теперь насчет благовоний…
— Они высшего качества, как и шелк, — заверил карийца Менедем. — Акатос не может позволить себе перевозить что-либо, кроме самого лучшего. Мы делаем деньги на качестве. Капитан крутобокого судна с грузом оливкового масла может взять какой-нибудь хлам, чтобы торговать им вразнос, потому что главную прибыль получает на другом. Мы же не осмеливаемся продавать хлам. Нам всегда нужны лишь самые красивые и качественные товары.
Тут Соклей слегка изумленно шевельнулся — его брат рассуждал совсем как философ, — но промолчал.
— И сколько вы хотите за один кувшин благовоний по отношению к цене одного кувшина краски? — спросил Пиксодар.
Менедем улыбнулся.
— Вот теперь и начинается торг, верно?
Пиксодар тоже улыбнулся. Масло и пшеница, может, и имели твердую цену, за исключением голодных времен, но предметы роскоши? О, эти товары приносили тот доход, который мог извлечь из них продавец, и шли по цене, которую мог позволить себе покупатель.
Время тянулось. Все трое пили, ели и торговались. Пиксодар гонял камешки по счетной доске. Он ни разу не предложил, чтобы ею воспользовались родосцы. Соклей изредка с отсутствующим видом смотрел на потолок, почти беззвучно шевеля губами. Менедем не знал никого, кто умел бы лучше его делать вычисления в уме. Соклей медленней, чем Пиксодар, управлялся со счетной доской, но результаты его подсчетов всегда оказывались верными.
Наконец, когда уже близился вечер, Пиксодар протянул руку Менедему и Соклею.
— Договорились, — сказал он, и Менедем кивнул.
Кивнул и его двоюродный брат.
Пиксодар с улыбкой добавил:
— Ксенофан обычно жаловался, как с вами трудно торговаться. Вижу, он был прав.
— Могу сказать о тебе то же самое, — ответил лестью на лесть Менедем.
Пиксодар просиял.
— Что бы вы хотели — остаться здесь на ужин? — спросил он. — Или дать вам провожатого до дома родосского проксена?
— Наверное, нам лучше повидать проксена, — ответил Соклей. — А то он будет гадать, не обидел ли нас чем-нибудь, если мы его не посетим. Но не будешь ли ты так любезен послать кого-нибудь на «Афродиту», чтобы дать знать нашим людям, где мы?
Если Менедем и испытывал искушение остаться и отведать кухни вольноотпущенника, то, с точки зрения формальной вежливости, Соклей был прав, и Менедем прекрасно понимал это.
Сознавал это и Пиксодар — он склонил голову, снова подражая эллинам.
— Как пожелаете, разумеется.
Он кликнул пару рабов. Год назад они были его товарищами, теперь Пиксодар стал их господином. Менедем гадал — что они об этом думают. Надеется ли кто-нибудь из них со временем унаследовать хозяйское дело, как это удалось сделать Пиксодару?