Соклей сделался красным, как черепица.
— Ну и что, если даже я и собирался это сказать? — пробормотал он. И добавил уже более уверенно: — Это же правда.
— Конечно правда, — согласился Менедем. — Но на Косе нас ждут сорок мин. А сколько, как ты полагаешь, принесет твой драгоценный череп?
— Если повезет, где-то около шести мин, — ответил Соклей.
— Повезет? Это будет чудом, посланным богами, — сказал Менедем. — Неужели найдется безумец, согласный заплатить такие деньги за старую кость?
На что Соклей возмущенно заявил:
— Иногда ты переоцениваешь свою сметку. Дамонакс, сын Полидора, предложил мне на Родосе именно такую сумму.
Менедем уставился на двоюродного брата.
— И ты отказался?! Невероятно!
Соклей кивнул.
— Представь себе.
Не в силах прийти в себя от изумления, Менедем спросил:
— Но почему? Ты ведь не думаешь, что мы получим больше в Афинах!
— Не думаю, — признался Соклей. — Но я принес ему череп, чтобы показать, а не продавать. Я не хочу, чтобы череп грифона пылился в его андроне или чтобы эту диковинку демонстрировали на пьяных пирушках, как галку Клейтелия. Я хочу, чтобы его изучили люди, воистину любящие мудрость.
— Надо же, — проговорил Менедем, а потом добавил: — Я рад, что меня не укусил москит, переносящий тягу к философии.
Он взял-таки себя в руки.
— Но даже если бы мы получили за череп грифона десять мин, это все равно составило бы лишь одну четвертую часть от сорока. Мы можем взять Полемея, вернуться на Кос, а потом направиться в Афины. Я прав или нет?
Соклей тяжело вздохнул.
— О, я полагаю, прав. Но это еще не означает, что такое положение вещей должно мне нравиться.
Шаркая ногами, он спустился с юта и прошел на середину торговой галеры.
— Я правильно расслышал, шкипер? — негромко спросил Диоклей. — Шесть мин серебром за этот дурацкий череп — и он отказался продать? Кто более безумен — тот парень, что собирался столько заплатить, или твой братец, ответивший ему отказом?
— Пусть меня склюют вороны, если я знаю, — ответил Менедем — тоже тихо, и начальник гребцов засмеялся.
Но потом Менедем сказал:
— Соклей и вправду гоняется за знаниями так же, как я гоняюсь за девушками, верно?
Он понял, что восхищается Соклеем — как восхищался бы мальчиком, отклонившим дорогой подарок нелюбимого поклонника.
— Твое увлечение приносит тебе больше веселья, — проговорил Диоклей, заставив шкипера засмеяться.
— Что ж, думаю, ты прав, — сказал Менедем. — Но если Соклей думает по-другому, то кто я такой, чтобы указывать ему на ошибки?
Диоклей фыркнул.
— Я могу вспомнить много гетер, которые хотели бы, чтобы кавалер дал им полдюжины мин. Но я не могу припомнить ни одной настолько гордой, чтобы она не обрадовалась подобному подарку, вот в чем дело.
Менедем только пожал плечами.
Может, такой была знаменитая Таис, которая уговорила Александра Великого сжечь Персеполь. А может, и она такой не была.
«Афродита» приблизилась к острову Лебинтосу, когда солнце на западе опустилось к водам Эгейского моря. Менедем направил галеру к уютной маленькой гавани на южном берегу острова. Оба рулевых весла снова ощущались одинаковыми в его руках: в распоряжении плотников Птолемея имелось выдержанное дерево, и у них не ушло много времени, чтобы заменить самодельное весло, которое смастерил Эвксенид из Фазелиса. Но даже они высоко оценили его искусство, когда вынимали весло из паза.
— Аристид, иди на нос! — крикнул Менедем. — Если в той гавани притаились пираты, ты должен первым их заметить, пока они не заметили нас.
— Вряд ли там могут быть пираты, шкипер, — сказал Диоклей, когда Аристид ушел вперед. — На Лебинтосе почти нет пресной воды. Если окажется, что на нем живет больше одной семьи рыбаков, я очень удивлюсь.
— И я тоже, — ответил Менедем. — Но мне не нужны неприятные сюрпризы.
С этим келевст не мог поспорить — и не стал.
Однако маленькая, укрытая от ветра гавань оказалась пустой, если не считать береговых птиц, взмывших в белокрылые облака, когда «Афродита» очутилась на берегу. Берег выглядел таким пустынным, что Менедем подумал — а не откладывают ли и здесь яйца морские черепахи.
«Пошлю-ка я несколько человек, чтобы они потыкали палками в песок», — подумал он.
Подошел Соклей.
— Лебинтос, — сказал он, выговаривая название острова, как человек, который пробует языком, не застряли ли у него между зубов кусочки пищи. И тут же добавил: — Если не ошибаюсь, именно мимо этого острова пролетел Икар по пути на север после того, как покинул Крит? — Он был в своем репертуаре.
Менедем посмотрел на небо, где скоро должны были появиться звезды.
— Не знаю, — ответил он. — Если бы Икар пролетал мимо, он, вероятно, всего разок взглянул бы на остров — и помочился бы на него с высоты.
— Грубиян, — засмеялся Соклей.
Похоже, он забыл, что ему полагается сердиться на Менедема, а тот ему об этом не напоминал.
— Верно, — сказал Менедем. — Но в любом случае такое вполне могло случиться на самом деле. Может, именно поэтому остров унылый и бесплодный.
Его двоюродный брат снова засмеялся, но потом посерьезнел.
— Если на Лебинтосе и впрямь кто-то живет, здешние обитатели вполне могли бы превратить твою историю в миф, чтобы объяснить, почему тут не может жить много народу.
Это имело определенный смысл, но Менедему не слишком нравилось разводить философию.
— Ты только что назвал меня грубияном, — заметил он, — хотя я просто отпустил глупую шутку. Но ты сейчас, похоже, говорил всерьез.
— А тебе не кажется, что именно так и зарождается множество мифов? — спросил Соклей. — Я имею в виду — что мифы появляются в качестве объяснения существующего порядка вещей?
— Может быть. Но я никогда особо об этом не беспокоился, — ответил Менедем. Мысль о том, что о мифах можно спросить: «Почему так?», словно о сломавшемся колесе телеги, заставляла его нервничать. — Мифы — это просто мифы, вот и все.
— Ты и в самом деле так думаешь? — спросил Соклей.
Даже в полумраке было видно, как засияли его глаза.
«О-ей, — подумал Менедем. — Я затеял спор на тему, которая его интересует. Удастся ли мне вообще поспать этой ночью?»
— Откуда ты можешь знать наверняка, пока не исследуешь мифы? — продолжал Соклей.
Пытаясь отвлечь двоюродного брата, Менедем со смехом сказал:
— Ты говоришь так, будто только что явился из мыслительной лавочки Сократа в «Облаках».
Это не сработало. Менедему следовало бы сразу догадаться, что не сработает.
— Ты знаешь, что я думаю об Аристофане из-за этой пьесы, — сказал Соклей.
Они спорили насчет «Облаков» и раньше. Негромко вздохнув, Менедем кивнул.
— Да, знаю.
Он сделал другую попытку, на этот раз указав на небо на востоке:
— Вон блуждающая звезда Зевса. — И ткнул двоюродного брата локтем под ребро. — И чем еще она может быть, по-твоему, кроме как блуждающей звездой Зевса?
— Не знаю, — признался Соклей. — Но мы не в силах к ней приблизиться, чтобы ее исследовать, поэтому откуда можем знать наверняка? — Он кинул на Менедема лукавый взгляд. — Возможно, Икар сумел бы дать тебе лучший ответ.
— Тот ответ, который он дал бы насчет солнца? Вот что он получил, подлетев к солнцу слишком близко.
Менедем устроил целую пантомиму, изобразив падение с большой высоты, а потом, вместо того чтобы плюхнуться в море, рухнул на песок.
— Ты невозможен!
Но Соклей невольно засмеялся.
К Менедему подошел моряк с шестом в руке.
— Не похоже, чтобы на этом берегу были черепашьи яйца.
— Ну что ж, — пожал плечами Менедем. — У нас достаточно хлеба, масла и сыра для ситоса и скромного опсона и хватит воды, чтобы разбавить вино. Для одной ночи, которую мы проведем на берегу, это очень даже неплохо.